— Ты что?! — спросил Иван Антонович, умеренно не торопясь пугаться.
— Я тут… сплю, — ответил мальчик-Кузьмич, — давай со мной, как в детстве, помнишь?
— Нет… — Иван Антонович отказался и начал искать что-нибудь святое и тяжёлое.
— Почему Голгофий? — мальчик спрыгнул из гроба и стал ещё меньше.
— Отойди от меня… Гог, отойди, не подходи… — Иван Антонович начал хрипеть. Но мальчик не слушал и медленно, как обезумевшее дневное животное, приближался к нему. Вдруг какая-то тварь набросила сеть на голову Ивана Антоновича.
— Попался, Голгофий! — храм превратился в ад. Со всех сторон к философу побежали мерзкие чудовища.
— Мы его сожжём! Сожжём, сожжём! Как реформатора!
— Да, да! Вяжите его, вяжите! Несите солому! А сначала напоим его!
— Напоим, напоим, водкой напоим! Хорошей водкой напоим! Давай, Свирид Петрович! — Иван Антонович полностью осознал свой конец. Но он собирался стать костью в горле своих врагов.
— Гог в земле Магог! Гог в земле Магог! Гог, Магог! Гог, Магог! — Иван Антонович повторял своё заклинание, даже когда они уже полезли на него. — Гог-Магог! Гог-Магог! Гог-Магог! — твари начали его щекотать, но он не останавливался. Он смеялся и уже пел: — Гог-Магог! Магог-Гог! Гог, Гог, Гог…!
Усилие вытолкнуло несчастного Голгофия куда-то… в постель. Над ним, как всегда, ангелом стояла его жена.
— Леся, милая, мне такой страшный сон приснился, — начал он, но Леся молчала. Иван Антонович почувствовал что-то враждебное, словно сон провонял и в реальности.
— Что-то случилось, Леся? Мне приснилось, что Кузьмич умер… и просил меня, в своей последней воле, чтобы я три ночи отпевал его в храме…
— Что?! — Иван Антонович вдруг осознал весь ужас. — Когда?! — Он схватил хрупкую Лесю и начал трясти её, словно она была причиной. — Да нет, это уже… да нет… — Иван Антонович вспомнил и Ницше, и Свирида, и Гоголя… — Но… зачем Кузьмич? Зачем, зачем? — спрашивал он у гибкой и молчаливой Леси. — Зачем он умер? — Что она могла ему ответить? — А я где? А где же я… где я был?
— А тебя вчера с кладбища принесли еле живого, — Леся заплакала. Какая-то странная картина рисовалась в больном уголке жадного до мистики гипофиза Ивана Антоновича. Религиозная оппозиция связывала его философские достижения с предвзятым вольнодумством. Он пытался… но не хватало костяных аргументов. Его засасывало в признание многолетних идей веры.
— Кладбище мироздания!? Пуп философии, что ли? Что такое кладбище? — Он посмотрел на жену. Леся вполне понятно отнеслась к своему «Лазарю» и ответила соответственно:
— Это постель, Ваня… — Иван Антонович оторвался от Лесиных ладоней и рухнул на диван, словно сбитый пегас (или что-то в этом роде)…
Когда он снова проснулся, неизменная Леся вложила ему в руку письмо.
— Это его последнее… — Иван Антонович развернул бумагу и прочёл твёрдые буквы: «Хотя кит и взял Иону в пасть, но ведь не проглотил!» Прочитанное никак не могло проникнуть в него… его никуда не пускали… Вдруг медленно, как тяжёлые двери, открылся… рот, и Иван Антонович прошептал, превращаясь в пророка:
— Гог… — Он смело посмотрел на это странное слово, а оно, уже полностью выползшее, взглянуло на него вопросительным взглядом доверия…
И действительно, всё было как во сне. Когда они с Лесей подошли к храму, возле него стояли люди… Отец Феофан что-то спрятал за спину, люди и их силуэты мелькали сквозь… тёмные храмовые стены… и что-то ещё. Всё напоминало свершение!
— Мы тебя запирать не будем… чтобы… чтобы ты не испугался… а то Хома… этот… как его… — отец Феофан бормотал себе под нос, словно «Отче наш». Люди кивали головами, будто властители судьбы Ивана Антоновича.
— Почему это? — вдруг спросил Иван Антонович.
— Где? — ответил отец Феофан, словно прячась в поисках.
— Почему это вы меня запирать не станете, а?
— Как это почему? — батюшка отец Феофан отступил чуть назад… к храму.
— Почему вы меня не будете запирать, спрашиваю?
— Мы?
— Да, вы.
— Мы того… а… как это… почему?
— А я вам говорю: заприте! — Иван Антонович настойчиво взял отца Феофана за руку. — Где замок?
Прошло почти полчаса, как Иван Антонович уже стоял в храме… и ждал… Наконец, по его просьбе храм закрыли снаружи (он всё слышал и проверил). Что-то не сходилось — отец Феофан не выругался…
Прошёл час, затем второй. Иван Антонович, пытаясь перехитрить враждебную силу и… что-то ещё… так и стоял у дверей, ни на йоту не признаваясь себе в живых человеческих инстинктах, и внимательно прислушивался к улице… Как вдруг (снова) он понял: «приближается ночь, люди разойдутся по домам, спать, а… я», — но что-то совсем иное овладело им. Он подбежал к гробу, достал из кармана предусмотрительно спрятанный мел, и…