Я прищурилась.
– Хочешь сказать, это помогло? Я имею в виду авторский способ Брея лечить тяжелые генетические заболевания. Все что требовалось – это отвлечь тебя?
– Нет, – горько засмеялся юноша, – Жизнь по-прежнему была дерьмом, только теперь я больше уставал: дни напролет я проводил в четырех стенах, подключенный к медицинской аппаратуре, а к бесконечным лицам врачей, половина из которых вообще были машинами, добавились еще и учителя. Признаю, хорошие книги помогали забыться и Нейк Брей стал приходить чаще, устраивая допросы с пристрастием по изученному материалу, чтобы оценить мой прогресс, – в темноте Андрей слабо передернул плечами, – Кроме этого мы редко разговаривали, но его присутствие, как ни странно, скрашивало те дни…Мы учились находить общий язык, и у нас получалось. Он рассказывал мне о Деванширских, чего моя мать всегда избегала, а также о других значимых фамилиях в Лиделиуме, истории которых я, по его мнению, непременно должен был знать наизусть, чтобы в будущем вести дела, – юноша коротко посмотрел на меня, – О да, Нейк Брей никогда не сомневался, что я поправлюсь и смогу вести эти самые дела, о которых он так часто говорил.
– И он был прав, – заметила я.
– Это заслуга Доктора Харрис, – отмахнулся Андрей, – В конечном итоге ее новая вакцина дала положительный эффект и у меня началась медленная ремиссия.
Я вспомнила лицо женщины, наполовину скрытое маской – она была первой, кого я увидела, когда очнулась в Диких лесах. Вероятно миссис Харрис состояла в числе тех людей, кто был с Андреем с самого начала восстания.
– Нейк заботился о тебе? – тихо спросила я, – Хоть немного в те дни, когда ты думал, что не выживешь. Говорил с тобой об этом хотя бы иногда?
– Мария, – Андрей болезненно скривился, – Глупо романтизировать наши отношения и приписывать Нейку отеческие чувства. У меня есть семья, но Брей никогда не был ее частью. Мы заключили сделку: он обеспечивает безопасность моих родных и спасает мне жизнь, я даю свою поддержку и законное право выступить против Диспенсеров. Если тебе так не терпится нацепить какой-нибудь ярлык, то можешь считать нас союзниками или же партнерами в конце концов. Но, повторюсь, мы не семья.
Юноша говорил холодно, четко отчеканивая слова, словно это было правило, которое мне следовало зазубрить. Я вздохнула и, обняв колени, положила на них подбородок.
– И что было дальше? После того, как у тебя наступила ремиссия?
Лицо Андрея разгладилось.
– А дальше был…Алик. Одним утром он появился на пороге моей комнаты, явно чувствуя себя крайне неловко. Клянусь, он стоял там минут пять, пока я, наконец, не взбесился и не спросил, что ему нужно. Он весь раскраснелся, пытаясь что-то сказать и в конечном итоге достал из кармана бумажку и начал зачитывать какие-то вежливые формальности что-то про то, что для него большая честь познакомиться со мной, что его семья служила Деванширским тысячи лет и что для него не будет больше гордости, чем стать моим другом и служить еще столько же.
Я невольно улыбнулась.
– И ты, конечно, был польщен.
– Я сказал, что он безмозглый идиот, раз не способен думать своей головой и читает тупую заученную льстивую речь по указке родителей. И что мне не нужны друзья, которые хотят быть таковыми из-за моего имени. И тогда Алик сказал “Слава Богу”.
Я качнулась вперед, выпучив глаза и с трудом удержавшись на месте.
– Что, так и сказал? “Слава Богу”? После всего того, что ты ему наговорил?!
Андрей еле-заметно улыбнулся, и его лицо словно осветилось изнутри.
– Да, так и сказал: “Слава Богу, что ты не такой, как они мне говорили. Хочешь посмотреть на червей?”
Прищурившись, я засмеялась.
– На червей?!
– Да, кажется, тогда как раз прошел дождь и на дорогу вылезло много червей, спасти которых Алик, конечно же, счел своим прямым долгом. Сколько помню, он все время кого-то спасал…червей, каких-то букашек, мою жизнь… – расслабленно откинувшись на спинку сидения, Андрей погрузился в воспоминания, и внезапно я увидела в его глазах такую мягкость, какую еще никогда не замечала прежде, – Алик Хейзер – моя совесть.