— Пожалуй, прочту-ка я с тобой еще раз. А то читал давно, лет тридцать назад, может, что и позабыл. Всю ночь сегодня думал о словах Марфы, предупредительных, уснул уж на заре. Может, она тебе что-то более определенное сказала? Так не таись…
— То же самое…
— Вот задачку она нам задала, уравнение со всеми неизвестными. Сердцем я чувствую, Юрья, что дело в нашей женской половине, но как подступиться… Уж скорее бы приезжал Ефим. Тогда вместе и наступление повели бы…
Я ничего ему не ответил, полагая, что он и сам обеспокоен поведением Антонины, но любя ее, все откладывает давно назревший разговор.
До переправы на Нобе мы доехали довольно быстро. Селивёрст Павлович большую часть дороги молчал, лишь однажды, когда я спросил его о камне на угоре, о котором говорила Марфа-пыка, он откликнулся охотно:
— Марфа про эти дела, Юрья, знает лучше меня. Я ведь и сам нередко не без удивления слушаю ее. Пожалуй, в ее речах есть какая-то своя правда. Особенно когда она говорит о других мирах, инопланетянах…
— Так ты веришь, что земляне в космосе встретятся с людьми других планет?
Он рассмеялся.
— Чертовщина какая-то, но вдруг?! Интересно. А? Я, Юрья, люблю всякие мирские и мировые неожиданности. По мне — так почему бы им там и не быть?! Ну, сам посуди. Каждый вечер у меня над головой огромное звездное небо, мириады планет. И что же во всем этом мире — мы одни только умники?! Сомнительно. А может, мы и сами когда-то, десятки тысяч лет назад, оттуда, от звезд сюда пришли.
— Это ты уж слишком!
— А по-моему, человек — не червяк, из земли вырасти не мог, он только уходит в землю, а пришел, возможно, и с небес. Мне близка мысль Марфы: чем верить в какую-то мифическую силу Христа, явно не всесильного, теперь уж и убеждать в этом никого не надо, даже самих церковников, то лучше подумать о силах, которые направлены на нас из этого неохватно могучего звездного неба… А вот об этих силах мы знаем пока ой как мало… Ну, ученые, может, что-то и открывают. Но мы-то с тобой в народе совсем мало знаем. Только думаем о небе, поражаемся его красотой, силой исполинской, страшимся его тайн… А больше-то дано ли нам узнать?!
— Ну, а все-таки камень «Васькин лоб» откуда?
— Еще в детстве я слышал, что камень этот не вырос из земли, а упал с неба. Но было это давно, потому как чудь, которая здесь жила до прихода новгородцев, считала его небесным и священным.
— А когда это было?
— Новгородцы пришли в тринадцатом-четырнадцатом веке, так что, считай, веков десять он точно лежит на нашем угоре.
— Тысячу лет?! Вот это да! — Такая цифра меня просто потрясла.
— Может, и более, я называю тебе приблизительно, от таких пор этот камень известен.
— Вот тебе и «Васькин лоб».
— Это в шутку так назвали, когда расчистки распахивали в двадцатых годах, Ваське Ануфриевичу этот участок выпал вместе с камнем. А он и заегозил, мол, несправедливо: «Какая земля, когда камень почти одну треть занимает?» Мужики заупрямились что-то, я уж не помню в подробностях. Он вскочил на собрании и кричит: «Глядите, мужики, я лоб себе расшибу об этот камень, если земли не прибавите. Замру раньше времени, будете виноватыми…» Все смеются: «Давай, Васька. Попробуй, чей материал крепче». Земли ему, конечно, прирезали лоскут. А камень так с тех пор и прозывается «Васькин лоб»…
Так мы и подъехали к Нобе. За ночь вода в реке спала, брод оголился и тихо шумел ручейками на гальке. Селивёрст Павлович распряг мерина, оставив дроги на этой стороне и спустился к воде, окликнув меня. Одной рукой взял под уздцы мерина, другой — ухватил меня за руку, и мы двинулись на другой берег. Успешно перешли и отыскали колхозные дроги, запрягли мерина. Селивёрст Павлович усадил меня в дроги, а сам, взяв под уздцы лошадь, как вчера Марфа, повел ее по пожне. Когда мы вышли на дорогу, он ужаснулся, увидев лесоповал и просеку, будто вырубленную, из вырванных деревьев. Он ходил смотрел и поражался.
— А под какой елью вы были?
Я показал ему наше убежище.
— Подожди-ка, так это та самая ель, когда по весне шатун тебя нашел с мешочком муки?
— Тут…
— Ай да Марфа, она тебя спасла. Ей ты теперь жизнью обязан. Как только она оказалась с тобой рядом, будто ее бог послал? Есть еще в ней колдовская сила…
По дороге нам еще не раз попадали поваленные деревья. Но ураган не обошел и Лышегорье, от Нобы он спустился по Мезени и снял крыши на всех домах по берегу, а несколько амбаров и бань, стоявших на высоком кряжу за Домашним ручьем, сбросил в воду. Через Лышегорье он пролетел за пятнадцать минут и оставил всех в страхе и напряженном недоумении.