— Не понял.
— Эх, ты, едёна нать. Нам в социализме такие же хорошие люди нужны, как Сократ, чтобы они светили для всего мира тысячелетия, а не один день или год!
— Ну, Тимоха, ты как махнешь, так уж махнешь!
— Погодь, тришкин тебе кафтан, погодь. Сегодня я тебе сбить меня не дам. Скажи, Селивёрст, в какой семье родился Сократ, которым ты всегда гордился и ценил его ум?
— В простой…
— Верно, а все же…
— Тимоха, ты как репей…
— Без грубостев. Не знаешь? Подскажу. В семье каменотеса, это по-нашему как плотника, работа тяжелая, камни тесать — не зубы скалить. Вот тебе и доказательство: если Сократ — хороший человек из простой семьи, Ломоносов наш, Михайло, — хороший человек из простой семьи, протопоп Аввакум, мученик народный — хороший человек из простой семьи, Клим Ворошилов — хороший человек из простой семьи, то почему таких людей не может быть больше, чтобы они верх одержали над всякими, кто дело наше оскверняет, как Рашпиль или Евдокимиха, едёна нать? Может быть такое, Селивёрст?!
— А разве это не так, лекрень тебя возьми? — почему-то вдруг занервничал Селивёрст Павлович.
— Не так, самолично тебе заявляю, у нас в начальстве явно недобор хороших людей. А без них, как замыслено, пример человечеству не подашь. Я на том стою и до смерти стоять буду. По этому поводу, скажу вам, едёна нать, я не одну ночь проспорил с Димитрием Ивановичем Шенберевым, светлая была голова, а потом и с Климом Ефремовичем, хоть он теперь и высоко, в Кремле. Я им открыто: где столько хороших людей возьмете? В такой огромной стране, я как на карту посмотрю, тришкин кафтан, мурашки по коже бегут от огромности, как надлежащим образом социализм построишь?! Они мне оба в один голос: «Народ выдвинет таких людей, таких руководителей, народ у нас талантливый, сердцем добрый, работящий, мечтатель-народ, выдвинет из самых глубин своих, не сомневайся, Тима, не сомневайся». Ладно, думаю, подожду. И что же теперь вижу. Вот Евдокимиха по происхождению «лапотница», или Ляпунов — сын рабочих, или твой Рашпиль небось сын прачки или кухарки, иначе бы так не выдвинулся, жизни тысячи людей своей волей вершит, унижает, втаптывает в грязь. Что случилось, почему их допустили, едёна нать, кто на их плечи возложил наши надежды?! Я как ночью об этом подумаю, так у меня весь сон проходит, и жду утра, чтобы свет дневной облегчение принес.
— Но, Тимоха, ты как всегда завернул глобально, м-да… — недовольно хмыкнул Селивёрст Павлович.
— Что, не признаешь ученика своего? Так-то, едёна нать, вам всем надо помягче, полегче, как это говорит Ляпунов, «поинтеллигентнее». Во, не слово, а одна заковыка, но звучит пугающе непонятно и благородно. Я-то за свою долгую жизнь знал только одного настоящего интеллигента — Димитрия Ивановича Шенберева, так что мне проще, хорошее я не перепутаю с плохим… Ну, а вы-то, Семен и Селивёрст, много масок знаете, вам, должно быть, посложнее. И все же, тришкин кафтан, пора дело хорошим людям держать в руках.
— Что за формула у тебя такая, лекрень тебя возьми, хорошие люди? Кто они?
— А я вот, чай, согласный с Тимохой, — тихо произнес Афанасий Степанович. — Вот у нас в выселках сколько хороших людей было собрано, а что оказалось, чай, и там, дома, их вырвали с корнем, и здесь применить себя не дали. Вот они и пали, чай, как трава скошенная. А кто на смену им, чай, там, дома? Такие вот, как Ляпунов да Евдокимиха… Ишь куда дело-то пошло. Человек, нечистый на руку и на ум, сколько горя-беды может принести. То мы и видим уже не один год, то и страдаем через это.
— Что же вы так все мрачно рисуете? — опять воспротивился Селивёрст Павлович. — Такую войну одолели, небывалую по масштабам во всей истории человечества, сами себя, как народ советский, перед всем миром заявили и показали. И мир согласился, что да — это новые, во всем необычные, человеколюбивые люди. Вам все мало?! Эти люди выросли на наших глазах, мы их собственными руками вырастили, таких ребят, как Алексей Жданов, Леонид Бобрецов, наш Ефимушка, Саша Прелов. Вот они, хорошие люди… Что же вы так рвете сердца недовольством? Мир ахнул от наших ребят. Мир, слышишь, Тимоха?! Мир, который ты мечтаешь завоевать сердцем и умом, они уже покорили своим великодушием…
— Подожди, Селивёрст, — вмешался Семен Никитич, который все это время молча слушал. — Ты уж больно за агитку взялся, будто мы на собрании. Все же, как я понимаю, у нас разговор единодумов, чего нам набрасываться друг на друга… А если так, то мысль Тимы пусть и грустная, но справедливая. Почему же при хороших людях не должны быть хорошие руководители? Ведь иначе-то получается разрыв, недопонимание, утрата авторитета, недоверие…