— Ну, везите. — По-мужски широко и твердо она шагнула к дрогам. — Видишь ли, осторожничаете, испугались чего-то. Вон где я их видела, — она нахально и несколько вольно задрала подол юбки. — А вы, да что говорить, трепуха какая-то.
— Тихо, тихо, не шуми, Евдокимовна, накличешь беду. Гляди, не егози больно-то, — забеспокоился Матвеев.
Милиционеры обступили дроги со всех сторон, пистолеты взяли на изготовку. Матвеев сел за извозчика, и спешным шагом двинулись за село к самолету.
Люди стояли возле домов на всем пути их следования по улице, но никто не приблизился к дрогам, никто не крикнул злого, хлесткого слова. Было тихо, как на похоронах. Старопова сжалась, сгорбилась, как старуха, напряженно склонив голову и сунув руки глубоко в подол юбки. Глаз не поднимала, чтоб никого и ничего не видеть, кроме ускользающей колеи разъезженной дороги.
А заминка случилась почти на выезде из села, где дорога круто спускалась вниз. Тут кобыла вдруг закособочилась, нервно заходила в упряжке. Матвеев не успел натянуть вожжи, чтоб сдержать ее, как она сорвалась и галопом поскакала с горы, забрасывая в стороны дроги. Матвеев сдержал ее лишь в конце угора, как раз возле дома Тимохи. Остановился и стал поджидать подотставшую охрану. В этот момент и грянул выстрел. Дробь пронзительно зашелестела у них над головой. Матвеев одним рывком уложил Старопову навзничь в дроги и погнал ошалело Пальму, чтоб уйти от второго выстрела, который не заставил себя ждать. Оглянувшись, он увидел в открытом окне Тимоху с ружьем и бегущих к его дому милиционеров… Матвеев гнал кобылу, пока не выехал из села. За Лышегорьем придержал Пальму и поехал шагом, опять поджидая охрану… Старопова села, как и прежде, свесив ноги, сгорбившись и уткнув глаза в землю.
Матвеев посмотрел на нее сочувственно: посерела она за эту ночь, цвет лица был землистый, неприятный, и без того острые скулы еще более выдвинулись, обозначив непомерную злобу, которую она по-прежнему, с еще большей силой, несла в душе своей.
— Видишь, Анна, что ты натворила? С пальбой провожают, как королеву англиканскую. — Матвеев тяжело улыбнулся. — Ведь мог угодить прямо в нас, этот сумасшедший.
— Плохо мы работали с тобой, Коля, плохо, — вдруг заярилась она. — Дух их своевольный так и не усмирили. Косятся на меня. А ведь я их жалела, еще как жалела. — Евдокимиха нервно хрустнула пальцами в запястьях. — Хотя, по правде, если бы ты не мешал, я бы навела тут порядок. — Она резко взметнула рукой и полоснула воздух ребром ладони…
— А если бы они так. Грех-то у тебя перед ними велик, — возразил ей Матвеев. — Одного Семена Елукова они не простят тебе до конца дней. Тут ты палку-то перегнула. А они ведь знают, чего ты от него хотела, того, что и от Ляпунова. Да и руководила в сельсовете ты самочинно. Людей не уважала.
— Все они ушкуйники и бузотеры. Мы могли бы построже их держать… А то чаще были врозь. Мягковат ты, Коля. Милиция — не твое дело. Надо осуществлять диктатуру, держать их вот где. — Она угрожающе сжала кулак и потрясла им в воздухе…
— Да не распаляй ты себя, Анна, не распаляй, гремишь, как дырявое ведро в ненастье, — отмахнув ее кулак, сказал Матвеев. — А вольный дух, что так не мил тебе, живет здесь испокон веку, и люди крепкие умом всегда тут были независимы. Их за это уважали и уважать будут. А ты хотела, чтоб все угодничали. Вот они в тебя и палят. Возмездие для них — дороже собственной жизни.
— Для чего же тогда, по-твоему, строгость, дисциплина?! — закричала гневно Старопова. — Я всегда тебе не доверяла до конца… И вижу, не ошиблась. Тебе ли, Коля, власть осуществлять…
— Нет, Анна, зло — это ты при власти, — мягко поправил ее Матвеев. — Власть, она ведь народу должна служить. Потому как сельсовет — вещь сама по себе народная. Ты же хотела, чтобы он служил только тебе. Вот и дошла, одернуть тебя здесь некому, Ляпунов — постель делил, я по характеру, как верно ты заметила, мягковат. Считал, что лучше людей от тебя защищать, а не с тобой связываться. Ошибся, с тебя надо было начинать!
— Я тебя предупреждаю, Коля, — уже спокойно сказала она, как бы желая этим подвести черту, — я все изложу там, как мне трудно было осуществлять правильную линию.
— Я не сомневался, что ты это сделаешь, потому и решил тебе сказать все напрямую. И еще, не советую сюда возвращаться. Мало ли, если за ревность, то дадут ведь пять-шесть лет. Но поищи что-нибудь подальше…
— Спасибо за совет, подумаю. Только рано списал, рано решил все дела, поработаем еще вместе.
— Ты на это не надейся. Мне людям в глаза смотреть. Ради них добьюсь, чтоб срок тебе дали. Пусть и с меня спросят, но тебе, уверяю, дадут сполна. Считаю, что в районе передоверили тебе как выдвиженке.