К полудню, как солнце поднялось над головой, бабы столы, скамейки принесли, еду расставили. Шумно все сели, ели в удовольствие, как и работали, смеялись, бабы даже песню завели… И опять за работу принялись.
Дом большой заложили. Селивёрст на чертеже изобразил, как все должно выглядеть. Мужики заспорили: мол де, и ребят у нас столько нету.
«Нет, так будут, — сказал Селивёрст. — За одно дело дважды браться не будем. Мы грамоту самоуком узнавали, пусть же ребята наши умом чинно и ладно за партой зреют…» Так вот эдакую хоромину в два этажа в неделю срубили, полы накрыли и крышу подвели.
День рождения Ильича и отметили.
А уж на Первомай, на Егорьин день как раз, в доме том праздник устроили, всей коммуной березы возле школы сажали… Вон какие теперь выросли густые да звонкие…
А за лето и печки сложили, бабы все вымыли, выскоблили… Первого сентября все село собралось, ребят тогда, и правда, в классы на первый этаж не набралось. А вот уж теперь, я слышал, вам и места не хватает… Значит, верно думал Селивёрст. Школа стоит, да еще и внуки ваши в ней учиться будут, вот как мы тогда сработали. И я помахал топориком в величайшее удовольствие… Может, не лучше других, но и не хуже, старался…
Тимоха стал вытаскивать картошины и раскидывать их по траве, а в угли закладывал новые, подсохшие возле огня.
— Эх, тришкин кафтан, забыл вам рассказать-то, столько лет прошло, — всполошился Тимоха, — и вот уж забыл напрочь…
Первого сентября, когда все у школы собрались и Семён, как голова сельского Совета, на крыльцо поднялся, чтоб речь сказать, вдруг откуда ни возьмись рядом с ним — Шванёв… В рясе, с посохом, и кадило чадит благовониями.
«Семен Никитич, надо молебен совершить, освятить надо школу, все ж о таком мирском деле договаривались в божьем месте. Слово, данное в церкви, святое. Не зря и дело восторжествовало…» И норовит впереди всех в школу зайти, размахивая кадилом. Тут мужики подскочили, за рученьки — и прочь его. Вот какой вёрткий человечишка-то был, ох до чего вёрткий!.. Сколько смеху потом было, воспоминаний…
Школа у нас, ребятушки, словом сказать, Ильичева. Не было и нет такой школы во всей нашей округе, учеников из соседних деревень с тех времен еще и по сию пору возят к нам.
Вроде бы простое дело, а эдакое полнокрылое, скольким лышегорцам, теперь уж большим людям, там, в городах живущим, — силу дало. Вот и вас, соколиков, тоже потихоньку к полету готовят. Одно только жаль, раньше непутевые из родного села уходили искать счастье на чужой стороне. Оттого деревне был не убыток, а вот теперь они-то и остаются дома, а путевые — улетают. И беднеет деревня духом, силой, умом и талантом. В непутевых какой прок. Да еще война порешетила. Эх, жизнь-матица, куда идешь — куда катишься?
— Туда и катится, деревне на закат, — улыбнулся Ленька. — Мы уж век свой доживать будем в городе, точно, Юрья?
— Да кто знает? — уклончиво ответил я.
— Ты-то, Ленька, не ярись, какой тебе город…
— А чего так?
— Вот так, подрастешь — узнаешь, не торопись и не ярись, я тебе говорю… Хотя, что там будет в городах, уж мне неведомо… Я тут умру, тут меня похоронят… А город-то я и одним глазком не видал. Что за невидаль такая, ума не приложу. А увидеть хотелось бы… Только вот про жизнь нашу я так раскидываю умом… В коммуне у нас поначалу было дворов пятнадцать, а перед колхозом — уж за сорок, и еще желающие были… А колхоз человеку больше самостоятельности дал… Жизнь дальше по кругу пошла. Вот как…
— Ребята, зарево вон по верхушкам пошло. — Петька вскочил и будто хотел посмотреть за невидимую черту леса, удостовериться, светает ли.
— До рассвету еще песня долгая. — Тимоха подкинул сухих веток в костер и подживил огонь клюкой. — Ленька, может, пойдете с Петькой по краю поляны да поглядите, как там наши мерины… Особливо гляньте, как Пальма и Орлик. Ходу большого у них нет, но все же.
— Пойдем, только ты, Тимоха, прежде расскажи, что же дьякон-то, пожаловался куда-нибудь?
— Насчет власти церковной — не знаю, врать не буду. Только отец Василий приход сдал вскоре другому попу помоложе и будто бы новый приход получил в Соломбале. Стало быть, на повышение пошел, а может, и такое ему было наказание… А вот в уезд, в Совет, кто-то анонимку написал. Скорее всего, сам Шванёв и написал. Вызвали твоего отца, Ленька, как председателя сельсовета, в уезд. Выяснили, пожурили.
А Семён-то — не будь простаком — раз вызвали — тут же и вопрос об учителях для новой школы поставил: мол, надо нам не меньше десяти учителей сразу к этой осени. Тех чуть кондрашка не хватила. Тут пошла кутерьма, обсуждение, как да откуда, а уж про церковь и забыли.