Работа завода, как в зеркале, отражалась теперь в движении конвейера. Бывало, что конвейер останавливался, тогда на контрольном щите мгновенно вспыхивала красная лампочка, обозначающая условно номер цеха или участка, по вине которого это произошло. Такие лампочки вспыхивали у начальника цеха, у диспетчера, у начальника производства. Все сбегались в ту же минуту к месту происшествия. Кто-то отставал, но справлялся, кому-то нужно было помочь.
Коллектив всегда находил решение. Положение выправлялось, и лампочка гасла. А конвейер продолжал свое неустанное движение.
«Не останавливаться» — эти слова обязывали каждого. Все понимали, что останавливаться нельзя. Страна не может ждать автомобилей, конвейер не может ждать деталей. Нельзя останавливать пи на минуту.
— Не мы делаем завод, а завод делает нас, — говорил Лихачев, — настолько организующая сила потока заметна во всей заводской обстановке. Я и сам этого не ожидал.
Лихачеву свойственны были патетические фразы. Они у него были искренни и уместны. Во всяком случае, он никогда не говорил торжественно о пустяках, так же как формально, казенно, равнодушно о вещах важных.
Он любил повторять: «завод — это держава». Не всегда можно было понять, что он вкладывает в это старомодное определение. Может быть, просто он не находил другого слова для краткого обозначения отношений между людьми на нашем новом, советском предприятии. В капиталистических странах отношения между людьми на предприятии — «проблема века». В буржуазных учебниках «организации и управления» есть даже раздел, именуемый «Доктрина человеческих отношении».
Но какие уж там «человеческие отношения» между трудом и капиталом.
На наших заводах, где, как это говорил Лихачев, «воздухом социализма можно дышать», конечно, были иные отношения и конфликты тоже иные.
На заводе были люди, одержимые старыми представлениями. Они усвоили когда-то, что массово-поточное производство — американская буржуазная «потогонная» система, внедрение которой в социалистическую промышленность всего лишь отступление от марксизма.
Были и такие, которые готовы были просто копировать эти американские методы — не оглядываться на отстающего, делать свою операцию, а там хоть трава не расти.
Были и совсем новые люди и новые отношения, не предусмотренные какой-либо «доктриной».
Это были преимущественно те люди, которые признавали авторитет коммуниста Лихачева с его словечками, лишенными гладкости и дипломатической обходительности, с его призывами «драться» за новую технику. Большинство хотело драться, но не у каждого это получалось.
А вот у Демьянюка получилось.
С того времени Лихачев ставил его в пример всем и каждому, выдвигал его кандидатуру для решения любой технически сложной задачи. Фома Семенович был награжден вместе со старыми, опытными инженерами — героями первой реконструкции — орденом Ленина. И Лихачев «тал часто приходить в механосборочный цех посоветоваться с Фомой Семеновичем.
4
Однажды, когда Лихачев шел вот так в механосборочном вдоль главного конвейера, его внимание привлек совсем юный взъерошенный паренек, который крепил двигатель к раме автомашины.
Это была довольно трудная, требующая физической силы и навыка операция. Молодой рабочий пришел, очевидно, совсем недавно из ФЗУ и отставал от других.
Те, кто выполнял последующую операцию, хотели ему помочь, но он сердился и тряс круглой головой.
— Не надо. Я сам.
— Что это значит «я сам», — остановился возле него Лихачев. — Ты можешь задержать конвейер.
— Пока еще не задержал, — возразил паренек, вытирая лицо рукавом спецовки и улыбаясь, узнав Лихачева. — Я тоже самолюбие имею. Я добьюсь. У меня всего одно движение тут не отработано.
— Погоди, — сказал Лихачев, удерживая его руку. — Зачем ты вот так делаешь? — Он повторил то же самое движение, какое делал молодой рабочий.
Должно быть, именно это движение юноша и считал неотработанным.
— Надо же придержать, — возразил он.
— Но это неудобно. Постой…
— Нельзя, Иван Алексеевич, остановим конвейер!
— Постой, я тебе говорю. Пока я директор!.. Конвейер замедлил ход и остановился. Все сбежались в ту же минуту.