Может и нашелся бы, что поделать с пленницами, если бы не нашелся сам Баян. Вышел из-за стола и не стал обращать внимания на девичью застенчивость. Останавливался возле каждой и улыбался потешно, а то брал за подбородок, и смотрел на лицо, и взвешивал жирными от перенасыщенного удовлетворения глазами. А еще повелел что-то о каждой после осмотра. Гепидские девы только догадываться могли, что именно. Наверное, узнают позже. И ужаснутся, узнав, и отца-мать будут звать на помощь, и руки заламывать в отчаянии-тоске. Но напрасно, никто и ничто уже не поможет. Одно останется: оплакивать свою судьбу, так громко и так безнадежно горько, что не только Небо, долины и горы услышат и понесут печальную из печальных весть в мир: плачут девы на Дунае.
XVI
Давно, ибо сказано: побори страх перед недоступным и будешь иметь недоступное. Или с ней, с Миловидой, не то же самое было? Вон как боялась покинуть монастырь и отправиться в непостижимо дальний путь, пролегающий от Фессалоник до Тиверии, а случилось так, что разбила кувшин об игуменью, решилась и ушла — и все-таки добилась своего: и путь, и страх преодолела, и земли отца своего достигла.
Теперь уж, после многих лет удостоверилась: не Божейко — князь Волот был определен ей Ладой. Это по ее воле случилось так, что ворвались в то передлетье ромеи в их Тиверию, что Божейко приглянулся в Фессалониках жене навикулярия и вынужден был броситься от «ласк» навикулярия в пучину морскую. Не кто-то другой, все-таки она, мать Лада, поступила так, что свела Миловиду с князем Волотом — и там, в мезийском Маркианополе, и в палатке над лиманом, и здесь, на земле Тиверской. Да, вот уже двадцать семь лет живут вместе и в любви, шестерых сыновей понесла от него, да и вырастила. Старшие не отроки уже — люди, такие, что на место князя встанут, когда прикажет, а не охладела, видишь, сердцем, как был желанным ей, так и есть. Ей-богу, как был, так и есть. Потому что радость сердцу дал, и простор свободе обеспечил. Такую, которая может только сниться.
«А гнев тот? — вспомнила момент, когда застал ее с дочерьми за молением. — Не является ли он началом досадной размолвки?»
Уладила же вроде, а еще больше должна уладить, пока дождется князя из ромеев. Огнищанка ведь, стоит на княжеском месте за столом. Кто запретит ей пораскинуть мозгами и быть деятельной, вести в отсутствие князя так, как мог бы поступить сам князь, а то и лучше? Или не удивление было бы для него и не утешение, когда вернулся и увидел бы в действиях жены такое, чего не ожидал, о чем и мыслях не думал? Ей-богу, и удивление было бы, и утешение нешуточное. А радость растопила бы лед в его сердце и вернула бы ей князя таким, каким давно и надежно знает. Вот только с чего начать и как сделать? Соберет совет мужей и поинтересуется у них, чем опечален, что нужно сейчас народу тиверскому? А люди ратные знают, чем опечален люд? Или у них, упоенных добытой победой, не думают сейчас о его печали? Нет, она будет мудрее и созовет тех, кто ближе стоит к народу, собственно, сами есть народ: впряжет коней в повозку и поедет по окрестным селениям, побеседует с ролейными, старейшинами родов. Там выспросит все, что надлежит выспросить. «Помоги мне, Боже, — молилась. — Не на пагубные — на добрые дела нацеливаю мысли и намерения свои».
Была, как и до того, доброй и ласковой со всеми, однако проявила неожиданно для всех склонность быть властной. Побывав в селениях и выяснив там, как бедствуют жены мужей, павших на поле боя, повелела узнать в Черне и в окрестностях стольного Черна, сколько является их таких, затем позвала главных в княжеской рати мужей и спросила: гоже ли то, чтобы вдовы погибших тянулись вон из кожи на ролейной ниве, а мужи отлеживались тем временем в тени деревьев и уповали на то, что отработали свое на поле ратном? Может, следовало бы пойти в это жаркое время и встать в помощь тем, кто вон как нуждается в ней?
Кто будет противоречить, когда говорит такая, как их, княгиня и говорит дело? Согласились предводители сотен, откликнулись на их клич мужи, не говоря уже об отроках, и пошли сбавлять на общинных полях нагулянный на досуге жир. Жали, и составляли в копны, и лакомились яствами, которые готовили и подавали на стол вдовы. И неделю, и вторую, и третью так.