Княжич Светозарко был, пожалуй, слишком внимателен к пению старого, а может, и был заметно вдохновлен тем, что слышал из его уст, — гусляр положил на него глаз раз, положил второй и положил руку на струны.
— Откуда будешь, молодец? — спросил благосклонно.
— С Тиверии, достойный. Из города Черна, что на Тиверии.
— О! Так издалека прибыл. Сам или с отцом?
— С братом.
— Играешь? — кивнул на мех за плечами.
— Учусь только.
— И кто твой учитель?
— Мир, вокруг. И птицы поднебесные. Старый застыл удивленно.
— Ну, сыграй нам что-нибудь, Давай, послушаем.
— Ой, что вы, — смутился отрок. — У меня так не получится, как у вас. Только в стыд вгоню себя своей игрой.
— Играй, как получится. Не на гонках — ведь мы. И юный еще, никто тебя не осудит.
— Я еще на сопели играл себе, — оправдывался, а тем временем снимал мех с плеч, доставал гусли. — На гуслях немного приходилось, так, как вы, не могу.
Не только гусляр, все, кто был вокруг, не ехидничали, сидели или стояли сосредоточенно и с интересом ждали. То ободрило отрока. «Что же им спеть? — думал, а тем временем перебирал струны. — Разве то, что не давало спать, пока не вылилось мелодией и не стало песней? Страшно почему-то, однако лучшей у меня, пожалуй, и нет».
Поиграл сначала, проверяя, как воспримет окруживший народ его песню на мелодии, а потом подал и голос:
Старый гусляр слушал пение Светозара с закрытыми глазами. Отрок тогда только заметил это, как прервал пение, а с пением и игру на гуслях. Заметил и смутился, однако ненадолго. Ибо гусляр улыбнулся и тотчас сказал:
— Вон ты какой! Чья же это песня? Среди поселенцев услышал или от кого-то из калик перехожих?
— Как вам сказать? Сама сложилась.
— Сама? Тебе, то есть принадлежит? Из твоих уст пошла?
Не стал ждать объяснений — без них, наверное, понял, что и как, поднялся, кряхтя, на ноги, взял Светозара за руку.
— Пойдемте. Пойдем, молодец, покажу тебя учителю нашему старейшине гусляров Будимиру. Пусть услышит тебя и побеседует с тобой.
Светозар не сопротивлялся, попросил лишь разрешения положить гусли в мех и пошел вслед за предводителем своим. Как же он был удивлен, когда увидел — старейшина гусляров слепой. Играл, когда приблизились, на гуслях, пел больным голосом, однако слепой был. Поднял непривычно высоко голову и смотрел в никуда невидящими глазами.
Гусляр-предводитель не остановил. Встал неподалеку и Светозару повелел встать и ждать удобного случая. А Будимир пел и пел, не так голосом очаровывал всех, кто был вокруг, как мелодией, добываемой из струн. Казалось, до сердца достают, словами говорят они у него.
— Старейшина, — нашел возможность и склонился к нему предводитель Светозара. — Я к тебе с челобитной.
— Какой, Чугайстро?
— Отрока-гусляра привел. Послушай, какие песни баюкают его мысли, и какая мелодия в его песнях.
Старейшина повел в ту сторону, где стоял Светозар, невидящими глазами, похоже, будто и, правда видел и старался разглядеть.
— Подойди, отрок, — сказал спустя. — Подойди и склонись ко мне, дай я посмотрю на тебя и узнаю, какой ты есть.
Светозар подошел и застыл перед ним на коленях. Будимир протянул сухие свои пальцы, ощупал лицо его, голову и потом отыскал запястья рук, долго и пристально искал линии на ладонях.