— Повезло. Вот бы нам так, да?
— Тебя ни одна богачка не возьмет, ты вредная, — Тима показал язык и взъерошил ей только что расчесанные волосы. — Но строго-настрого наказала старая богачка, чтобы никто ее ногу из золота и серебра не трогал и вообще похоронил вместе с ней. Сказала и очень скоро умерла. Сирота поступила, как она ей наказала, хотя и жалко ей золота было, да и серебро тоже. А на похороны набежала куча родственников богачки старой и все-все, что было в огромном доме, разворовала. Даже вшивой тамагочи не оставили!
— Жадины-говядины, — Марьяшка надула губы, подпирая голову маленьким кулачком.
— Они самые. Год терпела бедность и голодала сиротка, второй терпела. А на третий поняла: наверное, богачка специально такие странные приказы отдала, чтобы у сиротки было золото и серебро на черный день. И пошла она тогда на кладбище ночью, чтоб никто не видел. Разрыла могилу, а богачки в ней не оказалось, только нога лежит из золота и серебра. Решила сиротка тогда, что такая сухая была богачка, что рассыпалась за три года. Взяла она ногу, да идет-крадется через кладбище. Смотрит вперед, а на встречу ей фигура богачки идет. В белом тапочке одном, вторая-то нога у Сиротки в руках. Сиротка не верит – богачка мертвая, а стоит, как живая. Взяла богачка сиротку за плечи и говорит… — Тимофей резко замолчал, внимательно посмотрев на сестру.
— Что? Что? — она нетерпеливо заерзала на скамейке, подбираясь ближе.
— Злато с серебром любила, златом с серебром и подавись! И как запихнет ей ногу в глотку! — резко подпрыгнул Тима, хватая Марьяшку за плечи и сильно тряхнув.
Сестренка дико завизжала, побежав через всю комнату к двери на улицу. Не отставая от нее ни на шаг и приговаривая жуткую фразу про злато-с-серебром, Тима последовал за ней в азарте удавшейся пугалки. Не учел он только того, что дедушка, починивший калитку, уже вернулся, столкнувшись с орущей Марьяшкой в сенях. Грозно посмотрел на него дед Прохор из-под своих кустистых седых бровей, обнимая внучку. Так только он умел глядеть, что аж сердце подходило к горлу и падало куда-то вниз, обрывая все на своем пути. Сильный подзатыльник, от которого в ушах зазвенели противные колокольчики, не заставил себя долго ждать.
Есть щи из пахучего щавеля пришлось уже молча с этими душащими слезами обиды, из-за которых даже ложку проглотить было сложно. Опять эта Марьяшка! С ней даже посмеяться нельзя толком. Стараясь придумать наиболее коварный план мести, Тима искоса смотрел на уже давно успокоившуюся сестру, катающую шарики из хлебного мякиша.
— Дедушка-а, а правда, что послезавтра день Вани-Купала? — внезапно спросила она, оторвавшись от ржаного снеговика.
— Ивана-Купалы, — коротко поправил ее дед Прохор, посмотрев в окно, — Да, послезавтра. Папоротник зацветет.
— Ну, зацветет-не зацветет, — пробурчала бабушка, — а такие бездельники, как вы, там на праздник соберутся. Будут хороводы водить, венками в воду кидаться, да через костры прыгать.
— Ой, а в прошлом году такой разве был? Давайте сходим.
— Был, — дед кивнул, чиркнув ложкой по дну тарелки, — ты болела и не помнишь. Этот праздник каждый год бывает. Потом вырастешь и сама на него сходишь.
— Ну, пожалуйста-а! Большое-большое пожалуйста!
Выдавив из горла свой самый просящий голосок, Марьяшка сложила ручки на груди и посмотрела несчастнейшим взглядом на дедушку с бабушкой. Непробиваемая мама в такие моменты часто сравнивала ее с котом из мультика про зеленого тролля, на которого она с дядей Толей водила детей в кинотеатр в прошлом году. Но против старых людей это работало. Лицо бабы Нюры смягчилось, куда-то теряя постоянно недовольное выражение, а глубокая складка между бровей деда Прохора разгладилась. Такого результата Тимофей даже тогда, когда был ровесником сестры, не мог достигнуть. Марьяшка была бесспорным чемпионом по состраиванию умильных мордашек и витью веревок из бабки и деда. Стоило даже и не сомневаться, кто выйдет победителем из этой ситуации.
Глава 2
Утро, как всегда в деревне, началось рано. Только бабушка хлопнула дверью, отправившись выводить корову на луг, Тимофей быстро поднял голову с подушки, вытянувшись, как солдатик, и прислушиваясь. Недалеко от кресла-раскладушки, которое служило ему постелью, на диване под двумя одеялами все еще дремала с открытым ртом Марьяшка. Дед, тоже любящий поспать подольше, похрапывал на печи. Казалось бы, даже часы на стене тикают с величайшим безразличием к тому, что собирается делать Тимка. А план был прост: улизнуть из дома, пока не вернулась баба Нюра и не намазала ему лицо очередной вонючей мазью.