«ЧТО… ПРИНЕС… В ЗАЛОГ?»
Голос прогремел не в ушах, а прямо в сознании. Глубокий, каменный, лишенный эмоций, но полный невероятной тяжести и власти. Он сотряс Никиту до основания.
– Плату… – выдавил Никита, чувствуя, как язык прилипает к небу. – Я принес… плату. Что… что ты хочешь?
«ЧТО… ДОРОГО… ТЕБЕ?»
Вопрос висел в воздухе. Никита оцепенел. Что дорого? Жизнь? Но это слишком очевидно. Душа? Но он не знал правил игры. Значок? Но это его ключ! В голове пронеслись образы: смех Глеба над шпаргалкой, мамин пирог с вишней, папины шутки про Дарину, даже злобное лицо Элеоноры Андреевны… Все это было его. Все это было дорого.
– Воспоминание, – вдруг четко сказал Никита, не отдавая себе отчета, откуда взялись слова. – Возьми… одно воспоминание. Яркое. Искреннее. Дорогое.
Зеленый свет замер, сжался в плотный шар вокруг Никиты и протянутой руки. Корень поднялся чуть выше. Из трещины в коре выползла тонкая, как паутина, но невероятно прочная на вид нить мерцающего зеленого света. Она потянулась к значку в его руке, обвила его… и тут же метнулась к его виску.
Боль! Острая, ледяная, как удар шилом прямо в мозг! Никита вскрикнул, но не смог пошевелиться. Зеленая нить вошла в него. И вырвала…
...Он стоит маленьким, лет пяти, во дворе старого дома бабушки. Лето. Жарко. Никита упал, разбил коленку. Больно. Он ревет. И вдруг – тень. Большая, теплая. Дед, которого уже давно нет. Он не говорит, просто берет его на руки. Крепкие, натруженные руки пахнут табаком и солнцем. Он прижимает Никиту к груди, и боль уходит, заменяясь чувством абсолютной защищенности. «Мой богатырь», – шепчет дед, и его голос – самое безопасное место на свете...
Картина вспыхнула в сознании со сверхъестественной яркостью, наполнив теплом… и тут же погасла. Навсегда. Осталась лишь пустота. Знание, что было что-то. Что-то очень важное. Но что именно – стерто. Вырвано с корнем.
Зеленая нить отдернулась, унося с собой сверкающий каплей света обрывок памяти. Корень с глухим стуком опустился на землю. Свет вокруг Никиты погас. Гудение стихло, вернувшись к своему ровному, фоновому гулу.
«ПРОЙДИ… ЧЕРЕЗ КОРНИ… К ОСНОВАНИЮ…»
Голос Дуба звучал тише, но все так же властно. Один из гигантских корней приподнялся, образуя низкую, темную арку, ведущую под самое основание могучего ствола. Там, в глубине, клубился зеленоватый туман.
Никита стоял, дрожа. По щеке катилась слеза – реакция на боль и невосполнимую потерю, которую он только что осознал. Он не помнил деда. Не помнил того чувства. Оно было стерто.
– Плата принята, – констатировала Леся, её голос был бесстрастен. – Первая плата. Иди. Путь открыт… на этот шаг.
– Первая? – хрипло переспросил Никита, сжимая пустую ладонь (значок был цел, но холоден). – А сколько их… всего?
Тихомир тяжело вздохнул сзади.
– Столько, сколько потребуется, милок. Пока Дуб не насытится твоей… связью с Явью. Или пока ты не станешь достаточно силен, чтобы пройти без платы. – В его голосе снова появилась горькая усмешка. – А это… ой как не скоро.
Никита посмотрел на темную арку под корнем. Она вела не домой. Она вела вперед. В неизвестность этого мира. К следующей плате. К следующей потере.
Он сделал шаг. Потом другой. Вошел под свод живого корня в зеленоватый туман. Холод обволакивал, запах земли и древней древесины заполнял легкие. За ним последовали Леся и Тихомир.
Когда туман рассеялся, они стояли… не у основания Дуба с другой стороны. Они стояли на краю другой поляны. Большой. Посреди нее возвышался не дуб, а странный, покрытый резными символами камень, похожий на алтарь. А вдалеке, за полем, виднелись огни. Не тусклые огоньки деревни Тихомира. Это были огни большого поселения. Или… города? Странного, непохожего на все, что Никита видел. Деревянные башни с островерхими крышами, частокол, над которым реяли знамена с незнакомыми символами.
– Где… это мы? – прошептал Никита.
– Град Колодяжен, – ответила Леся, её глаза были прикованы к огням. В их глубине мелькнуло что-то сложное. Тоска? Ненависть? – Столица здешних земель. Или то, что от нее осталось. Дуб… перенес нас. Экономя время. Или… проверяя дальше.