Ксандер тоже успел поразмыслить над этим, но ответа не нашел.
— Не представляю, — признался он. — Может, похититель просто тянет время, усложняет поиски, чтобы успеть приготовиться к встрече. — Лада беспокойно взглянула на него, и он добавил: — Тут есть и плюс, и минус. Он наготове, ждет. Но не знает кого.
Он задумывал эту фразу с неброско-героической многозначительностью, но Лада в ответ иронично захохотала.
— Семи слава! А то знал бы, что готовиться не к чему.
Ксандер оскорбленно замолчал.
На последний привал перед Пущей они остановились в крошечной рощице из низкорослых сосенок, уютно устроившейся в расселине на пологом склоне Ребра. Лада, сказав, что пойдет за водой, шуршала в зарослях неподалеку, а Ксандер, разделавшись с костром и не найдя себе другого дела, принялся в который раз перебирать жиденький рядок имевшихся у него фактов по делу. Анника... Что же случилось с тобой? Задумавшись, Ксандер рассеянно рисовал веткой по рыхлой земле и теперь, очнувшись, обнаружил смотрящее на него с земли девичье лицо. Получилось на удивление похоже на портрет в ее усадьбе. Он и не думал, что запомнил ее лицо... Вернувшаяся Лада подбросила веток в костер, мельком взглянула на рисунок, но ничего не сказала. Ксандер торопливо стер сапогом свое творчество.
— Завтра мы доберемся до опушки, — заговорила Лада. — И все равно продолжим вправо идти? Покуда железные сапоги не сносим да медный хлеб не погрызем?
— Пока не найдем Аннику. — Прозвучало это почти так же несбыточно, как сказочные пассажи Лады.
— Ты думаешь, больше подсказок не будет? А вдруг мы что-то пропустим и убредем не туда?
— Будем идти вправо и смотреть в оба. Если знаки для нас еще оставили, то такие, что уж точно не дадут нам пройти мимо.
— А если с этой головой и песней мы все поняли не так? — помолчав, предположила Лада.
Ксандер раздраженно втянул носом дымный воздух.
— Я озвучил тебе все свои доводы, и ты с ними согласилась, — напомнил он.
— А я тебя и не обвиняю, — резковато ответила она. — Я-то согласилась, но что, если это неправильно?
Устало вздохнув, Ксандер вытянулся на своем одеяле и закрыл глаза.
— Тогда вернемся и расскажем все новому сыщику, и пусть он голову ломает.
Они немного помолчали.
— Зачем кому-то так хитро заманивать Ричарда? Ну, если ты все правильно разгадал и Анника просто приманка для него.
— Не знаю. У всех могут быть враги, а Ричард показался мне человеком с о-го-го каким прошлым. — Ксандер вспомнил бесстрастное, будто примороженное лицо хозяина Дубравы, поддельные картины и его театрально красивый выговор с чужеземным акцентом. — Другое дело, что можно ведь было найти способ для мести или для шантажа попроще, чем все это: похищение, заманивание, непонятные подсказки… Или хотя бы более явно дать понять, что Анника убежала вовсе не сама, что это похищение. Мы нашли тот кровавый след в лесу совершенно случайно, только из-за него и стали думать, что дело нечисто! Да и сами подсказки эти — почему было просто не послать Ричарду записку? “Твоя невеста у нас, приходи туда-то тогда-то, а иначе сам знаешь что”.
Лада в ответ только развела руками.
— И еще ведь часы… — пробормотал Ксандер. — Часы Ричарда, из-за которых я на него и подумал сначала. Они были разбиты в комнате, но лежали в саду, под окном. Должно это что-то значить или это просто случайность?
— Мне больше про красное платье интересно, — сказала на это Лада. — Аннику только на портрете в нем и видели. Она больше никогда его не носила, ни единого раза! Марша, горничная ее, говорила, что она его ненавидела. Мол, это родители ее позировать засадили, в платье это вырядили, как куклу. С чего вдруг она решила его-то надеть?
Пришла очередь Ксандера разводить руками. Если вернуться к версии о том, что подсказки оставила сама Анника, то приметное платье могло служить именно для того, чтобы облегчить будущим спасителям поиски по ярким красным лоскутам и ниткам на ветвях в лесу, но это было уж совсем за гранью разумного.
— Ее родители хоть чем-то были в ней довольны? — мрачно спросил он. — С кем я ни говорил, ото всех только и слышно, как они из-за нее напереживались.
Лада пожала плечами.
— Родители же! Лучше всех ее знают, любят, вот и волнуются из-за любой ерунды.
— Родители-то как раз знают о своих детях меньше всех, — раздраженно сказал на это Ксандер. — «Весь в меня», когда ты делаешь что-то хорошее, и «откуда это в нем», когда нет. Будто тебя на самом деле не существует, за тобой нет права любить, выбирать, делать хоть что-то просто потому, что ты — это ты, отдельный человек, а не их безотлучное, неотделимое и мертвое рукомесло, в котором даже процесс гниения и то может начать исключительно потому, что это они недосмотрели!