Неподалеку, помимо птиц, обнаружилась мертвая лиса — видно, с голоду позарившаяся на это блюдо с ядовитыми яствами.
— Идем отсюда, — поторопил Ксандер. — Если бы я был нечистью, то обитал бы где-нибудь здесь.
Они шли до самого заката, стараясь убраться как можно дальше от помиранцевой поляны, пока впереди вновь не послышался шум воды. Ксандер нахмурился.
— Господин похититель повторяется, испытание водой уже было!..
Однако эта река оказалась мелкой и неширокой, сверкающие струйки глубиной едва по колено мчались вниз по каменистому руслу. Над водой выше по течению висело полукружие маленькой радуги, прозрачный мост из никуда в никуда. Лада радостно оглядела ее.
— Вот если бы нырнуть туда, — она кивнула на нижний конец радуги. — Там ведь сокровища должны быть.
— Очередная столетняя мудрость? — фыркнул Ксандер.
Лада промолчала. Обернувшись к ней, Ксандер увидел, что она уже отвернулась от радуги и разглядывает землю чуть поодаль. Он подошел и ощутил, как по спине бежит очень неприятный холодок. Грязный топкий берег ручья здесь крепко промерз, глина застыла и сохранила совершенно четкие отпечатки множества звериных лап.
— Здесь были волки, — определил Ксандер, приглядевшись. — Крупные, весьма...
У Лады вырвался высокий и нервный смешок. Обсуждать находку нужды не было — здесь не могло быть двух разных предположений: жуткий Зверь из Пущи, страшно прославивший окрестности Сумерькова городища. Не пойманный и не убитый, по неизвестным причинам просто исчезнувший много лет назад.
— Говорят, серебро от него помогало, — пробормотала Лада. — Как от любой нечисти. Пули у тебя ведь еще есть?
Ксандер кивнул. Пуль было пять, остальные лежали в седельной сумке Щучки вместе с прочими его вещами и были где-то за тридевять земель отсюда. И если этот знаменитый Зверь и вправду так огромен, как его описывают, револьверная пуля едва ли его остановит.
— Может, это не волки, — пошел Ксандер на попятную — Я не большой мастер охотиться и следы читать, я больше по рыболовной части.
Лада с сомнением покосилась на него.
— Ну то есть не я, а мой дед. В детстве я часто бывал у него, и мы ходили на рыбалку. Река в его имении почти совсем безрыбная, но мы все равно сидели там днями напролет.
— И что ж вы делали, коли рыб там нет? — спросила Лада, прислонившись к дереву и улыбаясь не то его словам, не то просто возможности передохнуть немного.
— Играли в карты. И разговаривали. У тебя была та книга сказок, а у меня — он.
Ксандер почти ни с кем не говорил про деда, про его такой неблестящий, нестоличный и волшебный дом, полный шума, света и запаха сладкого южного табака. Правила отца и всего остального мира в этом хаосе не имели значения, и там не было страха, ни перед подкроватными чудовищами, ни перед будущим. Только Гектор, лучший друг, однажды слушал это и знал, как же погано Ксандеру было после смерти деда три года назад и почему он не может бросить курить несмотря на родительские требования и настойчивые советы медицинских светил. Семь сил знают, с чего его вдруг понесло говорить об этом с Ладой, но, начав, Ксандер обнаружил, что просто не может замолчать.
— Он был из низов, бедный, незнатного рода, всего добился своим трудом. Воевал с горцами, едва не погиб, получил от короля в награду титул и ежегодно ездил на Общий остров на новогодний пир. А потом проиграл все свое состояние в карты головорезу из Хвостов, пытаясь отыграть у него мою будущую бабушку. В первой игре проиграл и дальше поставил собственную жизнь, и ушел нищий, но с любовью. И снова строил все с начала, и ни о чем не жалел. Он говорил, что лишиться можно в любой миг всего, кроме этого самого мига. Сейчас — единственное, что с нами навсегда. Что прожито — то твое.
Лада молчала. Ксандер виновато взглянул на нее, сожалея о своей нагадано многословной ностальгии, и обнаружил, что Лада уже не стоит, а сидит, привалившись к дереву и закрыв глаза.
— Эй, что такое?
Она закашлялась, прижав к животу обе руки.
— Все хорошо, я просто…
— Стало хуже? Давно?
Ее голова мотнулась не то согласно, не то отрицательно. Ксандер бесцеремонно прижал ладонь к ее лбу — кожа ее горела.
— Почему ты не сказала? Нужно было сразу остановиться, не доводить до такого!
— Не хочу... — прошептала Лада. — Опять чтоб ты со мной носился, а я…
— А лучше довести себя до полусмерти?!
Ксандер сам не понимал, почему так злится вместо того, чтобы сочувствовать или попросту проявить элементарную адекватность и не орать на человека, которому и так плохо, но ничего не мог с собой поделать. По виску Лады скользнуло мокрое, но слеза почти немедленно высохла на ее пылающей коже. Ксандер беззвучно выругался. Ему вспомнилось вдруг, как в первую их встречу она сказала, что ничем никогда не болела. Ярость вдруг исчезла, ему стало очень холодно. И страшно.