Я ненавидела это. Всё, что с этим связано. Я оказалась конкубиной, но Иерихон не был королем, и я не могла принять этой правды. Не то чтобы я была так уж уверена в том, как бы я ее приняла, окажись он и в самом деле королем. Сейчас меня призывали туда, где я не могла дышать, и где я даже не жила, если верить моему бестелесному мучителю. И у меня не оставалось выбора, кроме как оставить Иерихона одного, снова мертвым.
У меня вдруг пропало всякое желание выяснить еще что-либо о себе. Этого было достаточно. Я пожалела о своем безрассудном стремлении докопаться до истины. Он был прав. Разве так было не всегда? Некоторые вещи лучше не знать.
— Я в этом не участвую. Не собираюсь играть в твои глупые игры, чем бы это ни было, кем бы ты ни был. Я возвращаюсь к своей жизни. К жизни Мак, — уточнила я. Ответа не последовало. Меня по-прежнему неумолимо тянуло в темноту.
Я снова оказалась марионеткой невидимого кукловода. Выбора не было. Меня тащили, а я ничего не могла с этим поделать.
Сопротивляясь, стиснув зубы, упираясь изо всех сил, я перешагнула через тело Иерихона и снова прошла сквозь Зеркало.
Глава 27
Попытки вздохнуть были чисто инстинктивными.
Я снова покрылась льдом, как только прошла через Зеркало.
Переход сквозь темное зеркало приподнял завесу, обнажая еще больше забытых детских воспоминаний. Внезапно, я вспомнила, как в возрасте четырех, пяти, шести лет тоже оказывалась в этом чуждом кошмарном месте по ночам. Стоило мне прочитать молитву, закрыть глаза и уснуть, как бесплотный приказ тотчас проникал в мой сон.
Я вспомнила, как просыпалась от этих кошмаров, задыхаясь и дрожа и с плачем бежала к папе, крича, что мне холодно и нечем дышать.
Интересно, что молодой Джек Лейн обо всём этом думал — его приемную дочь, которой строго-настрого запрещено возвращаться в родную страну, мучают пугающе холодные, удушливые кошмары. Какие ужасы, по его мнению, мне пришлось испытать, чтобы получить такую психическую травму?
Я любила его всем сердцем за то детство, которое он мне подарил. Он затягивал меня в повседневную рутину простой жизни, заполняя ее солнечным светом и ездой на велосипеде, уроками музыки и приготовлением выпечки с мамой на нашей светлой, теплой кухне. Возможно, он позволил мне быть слишком легкомысленной, пытаясь заглушить мою боль от ночных кошмаров. Но вряд ли поступила бы иначе, окажись я на его месте.
Невозможность дышать была лишь первой из множества вещей, представлявшихся моему детскому разуму столь ужасными. Немного повзрослев и став сильнее благодаря той любви, которой окружили меня родители, я научилась подавлять ночные образы и чувство безысходности, порождаемые Холодным Местом. К подростковому возрасту повторяющиеся ночные кошмары были похоронены глубоко в моем подсознании, оставив после себя лишь глубокую неприязнь к холоду и смутное чувство биполярности, которое я начала понимать только сейчас. А если непонятные мне образы иногда и всплывали, я объясняла их каким-нибудь мельком виденным по ТВ ужастиком.
Не бойся. Я избрала тебя, потому что ты справишься.
Сейчас я вспомнила и об этом тоже. Голос, требовавший, чтобы я пришла, пытался успокоить меня и обещал, что я смогу справиться с миссией — какой бы она ни была.
Я ему никогда не верила. Если я могла справиться, то не боялась бы так сильно.
Я хорошенько встряхнулась, разломив ледяную корку. Она осыпалась, но я тут же опять покрылась льдом.
Я еще раз встряхнулась и снова покрылась льдом. И проделала это еще четыре или пять раз — боялась, что если не перестану разбивать его, корка льда станет слишком толстой и непробиваемой. И тогда я так и останусь стоять в спальне Темного Короля забытой скульптурой замерзшей женщины.
Когда Бэрронс вернется к жизни, он будет стоять и смотреть на меня сквозь зеркало, будет кричать, пытаясь привести меня в чувства и в движение, но я останусь там — у него перед глазами, вне его досягаемости, навечно, потому что только я и загадочный творец расы Темных можем пройти в королевскую спальню. А кто знал, где находится король?
И раз на то пошло, кто знал, кем является король?
А я и правда хотела знать, а значит должна найти способ передвижения в его естественной среде обитания. Ведь я делала это раньше — давным-давно, еще в прошлой жизни, когда была его возлюбленной. Наверняка я смогу снова понять, как здесь двигаться. Похоже, я оставила для себя подсказки.
Тебе мешает страх, не действительность.
Выходит, я должна изменить свои ожидания и обходиться без дыхания.
Покрывшись льдом в очередной раз, я, вместо того, чтобы сопротивляться и бороться за дыхание, осталась на месте и позволила ему покрыть себя полностью. Я попыталась думать об этом, как о приятной, успокаивающей прохладе во время сильного жара. Меня хватило секунд на тридцать, а потом я запаниковала. Серебристая корка льда раскололась и посыпалась на обсидиановый пол, когда я резко дернулась.
Второй раз я продержалась целую минуту.
На третьей попытке меня осенило: на самом деле я не дышала с того самого момента, как прошла сквозь Зеркало. Я была настолько занята сражением со льдом, что не заметила, когда перестала дышать. Я бы фыркнула, если бы могла. На этой стороне Зеркала просто не нужно было дышать. Моя физиология здесь была иной.
Движимая жизненной привычкой, я боролась за то, в чем даже не нуждалась.
Смогу ли я разговаривать здесь? Разве для голоса не требовалось дыхание?
— Привет, — произнесла я и вздрогнула.
Мой голос прозвучал как голоса Темных принцев, только в другом диапазоне, высоком и женском. Хоть мое приветствие и состояло из звуков английского языка, но без дыхания они издавались такие, словно их выбивали кувалдой на адском ксилофоне.
— Есть здесь кто-нибудь? — я снова покрылась льдом и застыла на месте, изумленно прислушиваясь к причудливым звукам. Мой голос прозвучал как перезвон оркестровых колоколов[31].
Я убедилась, что не задохнусь и смогу говорить, если это можно было так назвать. Уверенная в том, что пока двигаюсь, лед будет трескаться, я стала подпрыгивать на месте и смотреть по сторонам.
Спальня короля была размером с футбольный стадион. Стены из черного льда взмывали к самому потолку, слишком высокому, чтобы его рассмотреть. Ароматные черные лепестки роз, выросших в изысканном саду неземного мира, кружились по полу, пока я прыгала с ноги на ногу. Слои изморози, что пытались образоваться на моей коже, осыпались, градом падая вниз к лепесткам. Какое-то мгновение я зачарованно наблюдала за сверкающими кристаллами на фоне черного пола и цветов.
Она откидывается назад, смеется, у нее в волосах лед, горсть бархатных лепестков порхает в воздухе, плавно опускаясь на ее обнаженную грудь…
Ей никогда не было холодно здесь.
Всегда вместе.
Я едва не задохнулась от захлестнувшей меня печали.
У него было так много амбиций.
У нее была лишь одна. Любить.
Мог бы поучиться у нее.
Крошечные бриллианты из половины спальни конкубины (я не смогла заставить себя сказать «моей», особенно стоя так близко к постели короля) вовсе не померкли. Пройдя сквозь Зеркало, они превратились в нечто иное, и теперь светились в темном воздухе, словно полуночные светлячки, мерцающие голубым пламенем.
С балдахина кровати ниспадал черный полог, развевавшийся вокруг вороха шелковистых черных мехов и заполнявший треть комнаты — ту её часть, что была видна с другой стороны. Я подошла к кровати и провела рукой по мехам. Они были мягкими, чувственными. Хотелось растянуться на них нагишом и никогда не вставать.
Это, конечно, была не привычная и комфортная белая теплая спальня конкубины, но и здесь, по ту сторону Зеркала, тоже было красиво. Ее миром был яркий, чудесный летний день, не таящий никаких секретов, его же — темная, заманчивая ночь, где было возможно все. Я запрокинула голову. Был ли черный потолок расписан звездами настолько высоко или же это кусок неба из другого мира, перенесенный сюда, чтобы доставить мне радость?