Я тогда спросил у него, – продолжал рассказывать мне Алексей Петрович, – а как у вас тут насчет защиты, как пытаетесь защититься от излучения, от радиационной пыли. А он с ухмылкой ответил.
– Да какая тут может быть защита? Нас тут работает десятки тысяч, конечно «Лепестки» выдают всем, но их и менять нужно регулярно, да и не защищают они полностью. Уже на третий день у меня стало першить в горле, во рту постоянный металлический вкус, потом появился сухой кашель. А форма у нас обычная, военная, разве что плащ химзащиты носим. Серьезно одеваются те, кто на станции работает, и на крышу ходит, вот у них там и респираторы РПА-1 и свинцовые плиты есть и одежду они больше одного раза не одевают, но у них и условия там адские, так что мы не жалуемся и не завидуем. Тут главное, быть осторожным и внимательным, смотреть, на что ступаешь, в руки лишнего не брать. Глядишь, и все хорошо будет.
А то рассказывали на планерке, пару месяцев назад. Один из молодых пареньков, вроде тебя, – показал на меня разведчик, – взял себе на память кусочек графита и положил себе в нагрудный карман. В итоге он практически сразу, потерял сознание, и его увезли в госпиталь, дальнейшая его судьба мне неизвестна.
А вас, на какие работы направить собираются – спросил разведчик у меня.
Я ответил, что не знаю. – Пока сказали ждать и дали время на акклиматизацию. – Ответил я. А потом, вспомнив вчерашние слова дозиметриста, спросил. – А правда, что на крыше излучение достигает до 10000 рентген в час?
Разведчик ответил: – Дозиметристы со станции, говорят, что на крыше разные есть зоны. Не знаю, кто придумал, но названы они в честь женских имен, и надо сказать названия прижились. Зона К, это Катя, она фонила до 1000 рентген в час, ее уже убрали. Так же убрали и зону Л, которая Люда и Н, которая Нина, они излучали до 1500 и 2000 рентген в час соответственно. Осталась неубранной, только зона М, она же Маша, вот там, как раз и есть места, где дозиметр, может, показывать и 10000 рентген в час. Но ее недавно тоже начали убирать.
– Начали убирать? – Спросил я недоумевая. – Каким образом?
– Каким, каким, люди убирают – печально вздохнув, ответил разведчик. – В тех зонах, что уже убрали, которые были менее заражены, могла работать техника, там и собранный вручную, робот Федя работал и наши советские луноходы ездили, и японских роботов привлекали. Люди там конечно тоже выходили, но не массово, только туда, куда техника не могла подлезть. Еще использовали промокашки, это такие, квадратной формы, сетки, которые были покрыты клейкой полимерной массой, для сбора радиоактивных кусков топлива. Их краном сначала опускали на крышу, оставляли на ночь, а на следующий день с прилипшими кусками снимали. Естественно, цеплять их за крюк крана, приходилось людям.
А вот в зоне М, никакая техника не выдерживает, даже хваленый, немецкий робот «Джокер», там сразу заглох. 1 сентября, когда его спустили на крышу, он сразу там остановился. Его должны были использовать в одном из самых загрязненных мест, у основания дымовой трубы, которая находится прямо рядом с взорванной крышей четвертого энергоблока.
Сначала думали, что он остановился из-за того, что наехал на кусок графита, который излучал под 12000 рентген в час, но потом оказалось, что у него просто сгорела электроника. Наши пытались лебедками его сдернуть с места, но оказалось все напрасно. Не знаю, говорят, что при заказе, занизили требуемый уровень радиации, в котором ему необходимо было работать, будто бы наши хотели скрыть от общественности, какой на самом деле там радиационный фон. Точно никто не знает, но факт остается фактом, робот там работать не смог и теперь, на крышу придется идти людям.
– А это вообще возможно? – Спросил я.
– Советскому человеку все возможно. – С улыбкой ответил мне разведчик. – Ничего другого не остается, если не убрать крышу, саркофаг не достроят, а без этого, распространение радиации не прекратиться. Хочешь, не хочешь, кому-то придется это сделать. Еще 30 апреля, ветер повернул на юг и все поняли, что Киеву также грозит опасность, а ведь он всего в 110-и километрах от станции. Так что всех торопят, нельзя допустить, чтобы и на Киев распространилось радиационное загрязнение.
– Да уж. – Задумчиво ответил я, смотря на разведчика.