Бет все ещё продолжала сосредоточенно хмурится, но затем её лицо просветлело.
- Ясно. Что ж, полагаю, она не слишко гордится своим родителем, и к тому же, похоже, она без ума от тебя; наверное, она была даже рада помочь...
- Я ни о чем её не просил, - сказал я.
Бет снова наморщила лоб.
- Но тогда, как тебе удалось...
- Я выкручивал ей руку, пока она не закричала от боли. Кстати, получилось очень убедительно. Так что Фредерикс наверняка поверил.
Бет глядела на меня широко распахнутыми глазами. Она была в ужасе.
- Как ты мог! Ведь девчонка явно влюбилась в тебя! Она бы и так сделала все...
- Любовь-морковь, - раздраженно проворчал я, начиная терять терпение и чувствуя себя иностранцем, говорящем на языке, которого никто вокруг не понимает. - К твоему сведению, эта, выражаясь твоим языком, сексуальная девица, придерживается довольно необычных, почти библейских взглядов на семью. Ну, там, чти отца и мать твоих и так далее, и тому подобное. Ее отец оказался главарем банды, а мать - безнадежной алкоголичкой, но в её представлении это не имеет никакого значения, так же как и то, что она сама не питает нежных чувств к своему отцу. Однако от этого он не перестает быть её отцом, и этим все сказано. Итак, что я, по-твоему должен был сделать? Нежно поцеловать её и попросить спасти человечество, сдав своего порочного родителя в руки доблестных сил правды и добродетели, полномочным представителем которых я в данный момент являюсь? После чего её отец отправился бы за решетку или, вообще, прямиком на тот свет, а она всю оставшуюся жизни корила бы себя за то, что тоже приложила к этому руку; что позволила уговорить себя на предательство собственного отца? Нет уж. Пусть у неё пару дней поболит рука, чем она потом будет сходить с ума от угрызений совести. К тому же теперь она меня ненавидит, что, полагаю, тоже не так уж и плохо. По крайней мере, для нее.
Бет по-прежнему с таким страхом глядела на меня, как если бы у меня вдруг выросли когти и клыки. Выходило, что чужие душевные страдания это, вроде как, и ерунда, но вот выкручивание рук представлялось высшей формой проявления жестокости. Затем, очевидно, её посетила какая-то другая мысль, и выражение её лица изменилось.
- Но если девица у тебя - если ты и в самом деле взял её в заложницы то тогда все в порядке, да? То есть, Ларри теперь Ларри совсем не обязательно... доводить это дело до конца. Мы можем обменять ее...
- На что? - спросил я. - Неужели ты считаешь, что Фредерикс немедленно побежит в полицию и признается во всех преступлениях лишь потому, что я где-то прячу его дочь? Не будь наивной. Все, чего я смог добиться, так это гарантировать нашим детям временную безопасность, и не думай, что Фредерикс будет все это время сидеть сложа ручки и не постарается придумать какую-нибудь ответную пакость. Так что удержание Мойры Фредерикс ничего не решает. Это лишь дает нам немного времени, в течение которого мы можем действовать более свободно, чем если бы нам приходилось бы волноваться о том, что может случиться с Бетси и мальчишками...
- А как же Питер? - поспешно спросила она.
Я пожал плечами.
- А что Питер? Он уже большой мальчик, имеет право избирать и быть избранным, и к тому же он не мой сын.
Она снова ошеломленно уставилась на меня.
- Значит, ты не...
Я тяжко вздохнул.
- Это была обыкновенная сделка, Бет. А для этого нужно было рассуждать простыми категориями, доступными для понимания человеком типа Фредерикса. Все должно было выглядеть правдоподобно: око за око, мое против твоего. Если бы я стал пытаться закрыть своей грудью весь белый свет, то он сразу же понял, что я блефую. У Питера есть собственный отец; я за него не в ответе, и Фредерикс прекрасно об этом знает. Так что пускай о Питере побеспокоится сам Герцог. Ладно?
- Нет, ничего не ладно..., - гневно возразила она.
- Ну, в общем, дело сделано, - перебил её я. - И это лучше, чем ничего, правда? А теперь как насчет того, что ты узнала, подслушивая разговор мужа по телефону?
Она все ещё сердито смотрела на меня.
- Я не подслушивала...
- Ладно, ты не подслушивала, ты просто стояла и слушала. Ну так все же, что ты услышала?
- Мэт, как тебе не стыдно!
Я снова вздохнул.
- Извини. Просто я столько времени провел без сна, что, наверное, веду себя не слишком благоразумно. Итак, я извинился, а теперь, может быть, все-таки расскажешь, что к чему?
Она собралась снова дать мне гневную отповедь, но потом, очевидно, передумала, и просто сказала:
- В хижине старого Бакмана.
- При чем тут хижина какого-то Бакмана?
- Там они должны будут встретиться. После того, как Ларри вернется.
- Ясно. И где находится эта хижина?
- В семнадцати милях дальше по той дороге, по которой ты проезжал. Там от одной из развилок ведет узкая дорога, сворачивающая в каньон, это каньон Бакмана. Она протянулась на многие мили и потом выходит прямо к шоссе посреди пустыни...
- Можешь показать на карте, где это?
Она показала. Я подошел к окну и выглянул на улицу. Было ещё довольно светло, но сил к этому времени у меня уже не осталось ни на что. Такое иногда бывает. Нет, пить мне определенно не следовало бы. Я ещё пытался соображать, думать, что делать дальше, но мои мозги были словно сделаны из ваты не самого высшего качества. Что ж, к счастью, на то, чтобы исправить это положение, у меня в запасе ещё оставалось какое-то время. Даже при самом удачном стечении обстоятельств Логан вернется не раньше утра, если, конечно, не решит лететь самолетом, а уж я этих гонщиков-любителей знаю. Они будут цепляться за руль своего автомобиля до последнего, пока у того не отвалятся колеса, чем согласятся вверить свою драгоценую жизнь какому-то полоумному летчику с его непредсказуемой летающей машиной.
Я отвернулся от окна. Нельзя демонстировать перед окружающими свою растерянность, чтобы они вдруг заподозрили бы вас в том, что вы сами не знаете, что творите. Нужно всегда действовать с таким видом, будто у вас есть замечательный план, и все складывается именно так, как надо. Во всяком случае, так гласит теория.