Монроу словно очнулся и принялся сличать схему, которую принесла Лили, с тем, что было написано в его гроссбухе.
— Вы знаете, ее могли уже занять, — сообщил он.
У Лили перехватило дыхание. Ее землю не могли занять — не могли, и все тут. Ведь она с самого начала была уверена, что Господь на ее стороне. Лили закрыла глаза и увидела серебрившийся на солнце ручей, высокую зеленую траву и пышные цветы там, где она собиралась сеять свою пшеницу. Она даже почувствовала нежный аромат сосен, обрамлявших южный край ее участка.
Монроу снова прокашлялся и неохотно взялся за ручку, чтобы сделать отметку в книге, предварительно еще раз посмотрев на деньги в руках у Лили, словно опасаясь, что банкнота могла исчезнуть.
— Вам нужен муж, чтобы обзаводиться домом, — прохрипел он. — Вам придется иметь дело с индейцами, гремучими змеями, бандитами…
— Ну, этого добра хватало и у нас в Небраске, — вежливо перебила его Лили, снова озабоченно взглянув на часы. — И, как видите, я выжила. Ну, а теперь, если вы соизволите поторопиться…
Нахмурившись, Монроу написал расписку и временный договор.
— Земля, с одного боку граничащая с вашим участком, уже занята, — предупредил он. — Вам надо будет проверить, правильно ли там обозначена граница собственности.
— Я сама ее обозначу, — хмуро пообещала Лили.
Но на Монроу это не произвело впечатления. Он упрятал в конторку пять долларов и протянул Лили расписку и договор.
— Желаю удачи, мисс Чалмерс. Она вам здорово понадобится.
Еще не успели просохнуть чернила, когда Лили в восторге прижала к груди врученные ей бумаги. Она как можно ослепительнее улыбнулась хмурому клерку, показывая, что он ни чуточки ее не напугал, и вылетела из конторы.
Легкий ветерок шелестел бумагами в руках Лили, пока она изучала их содержание, стоя прямо на улице. Первый раз в жизни Лили получила в собственное владение нечто солидное и реальное. Теперь ей осталось построить свой дом и посадить пшеницу, чтобы стать абсолютно независимой.
Девушка запела про себя какой-то марш, словно ребенок, получивший на день рождения огромный торт, а потом, убедившись, что чернила на документах просохли, аккуратно свернула их в трубочку и перевязала шнурком от кошелька.
Не чуя под собою ног, Лили заторопилась к отелю, где ждала ее тяжелая изнурительная работа до вечера.
Девушка вошла в отель через заднюю дверь, и из дверей кухни на нее пахнуло жаром и запахом стряпни. Лили заботливо упрятала свою сумочку в дальний угол полки.
— Зал сегодня полон под завязку, — сообщил хриплым басом Чарли Мейфилд, распахнув скрипучую дверь, через которую он прошел из столовой на кухню. — Они злы, как никогда.
Лили быстро нацепила крахмальный передник и шапочку, под которую спрятала пышные локоны.
— Они вечно недовольны, — с пониманием сказала она повару. — Ведь они — солдаты.
Для Лили это слово являлось самым что ни на есть страшным ругательством. Она на дух не выносила мужчин, носивших мундир. Они все были грубыми и никогда не считались с желаниями окружающих.
Лили в последний раз провела рукой по волосам и приступила к работе.
Позже, когда девушка с трудом пробиралась между рядами столиков, неся тяжелый, заставленный тарелками с едой поднос, один из солдат грубо схватил ее за завязки передника. Потеряв равновесие, она покачнулась, и поднос грохнулся на пол.
В одно мгновение позабыв о том, как чудесно начался для нее этот день, разъяренная Лили обернулась к своему обидчику, широко улыбавшемуся молодому пехотинцу, схватила стоявшую перед ним кружку с пивом и выплеснула содержимое солдату в лицо. Соседи по залу завыли и заорали в восторге от такого представления.
У Лили от злости даже одеревенела спина, а щеки и мочки ушей залил яркий румянец. Этих солдат никогда не интересует, что чувствуют те, кого они обидели, пока дело не доходит до их собственной шкуры.
Лили присела на корточки и принялась подбирать то, что упало с подноса: чашки, тарелки, вилки с ножами.
Ловкие, точные движения ее рук замедлились, когда она заметила краем глаза, что прямо напротив нее возникла пара армейских черных башмаков, и тут ее гнев разгорелся с новой силой. Эти придурки уже успели порядком разозлить ее своими идиотскими выходками, а она отнюдь не принадлежала к любителям подставлять вторую щеку.
Лили медленно выпрямилась и вздохнула, почувствовав, что шпильки из прически вывалились и на плечи ей обрушился поток белокурых локонов. Вокруг раздались возгласы удивления, когда она уперлась руками в бока и задиристо приподняла подбородок.
На нее смотрели глаза цвета кленового сахара, затененные краями голубой потрепанной солдатской шляпы, повязанной золотым шнурком. Затянутая в перчатку рука приподняла шляпу, открывая прямые, золотисто-каштановые волосы.
— От имени армии Соединенных Штатов, мэм, — произнес низкий голос, в котором слышалось с трудом скрываемое удивление, — я бы хотел принести извинения за поведение этих мужчин.
Со своей стороны Лили тоже вспомнила, что солдаты, размещенные в расположенном поблизости форте Деверо, являются постоянными клиентами их столовой и что, не будь их здесь, — работникам нечего будет делать. И все же девушка с трудом сдержала себя.
— Им больше пристало называться мальчишками, — возразила она, — нежели мужчинами.
Упрек вызвал бурю воплей, свист и топот, выражавшие недовольство.
Глядевший на Лили сверху вниз человек — судя по нашивкам, майор — усмехнулся, скорее дерзко, чем примирительно, обнажив два ряда белых, как клавиши рояля, зубов.