Спорить с этим я не могла, ведь значения отметок он так и не объяснил. Мне они напоминали следы воробья, пробежавшего по глине в поисках червячка.
Изобретения он считал своей собственностью, заявлял на них права и получал наибольшую выгоду. Подсчитывая наши труды, он сам назначал им цену в «деньгах» и свою работу почитал более высокооплачиваемой, чем мою.
Сейчас его называли бы директором по стратегическому планированию. Ему это подходило: проницательный изгиб бровей, решительно скрещенные сильные руки, уверенные кивки, с которыми он раздавал указания.
У него отлично получалось командовать.
Последний его план стал решающим. Последней каплей, изменившей всё.
– Когда нас будет больше, – в очередной раз начал он однажды (мысль о том, что нас должно стать больше, превратилась у него в навязчивую идею, хотя не уверена, что он задумывался, откуда появятся другие люди), – нам придется защищаться от других.
Он показал два увесистых камня, найденных у реки: один рыжевато-бурый, другой серый.
– Мы расплавим и соединим эти металлы. Вместе они станут более твердым, прочным веществом, из которого мы станем делать мечи, ножи, топоры и прочее.
– И как ты назовешь этот новый материал? – спросила я забавы ради.
– Бронза, – серьезно ответил он. – Естественно, носить оружие буду я, потому что я крупнее и сильнее, чем ты, и я буду защищать тебя.
– Естественно.
Я не спорила – на первых порах. Лишь бы ему нравилось.
Мне не было нужды в оружии. Пусть мужчина развлекается с мечом и плугом, с письменными табличками и деньгами. Я в будущее не заглядывала, счастливо обходясь настоящим, привязанная к циклу повседневной жизни. Поливала розы, ухаживала за животными, собирала зерно. Лепила глиняные горшки для хранения пищи. Пела, отмечая ритмы нашего существования, била в барабан, приветствуя молодую луну. Танцевала ради собственного удовольствия.
Мне сказали, что однажды я стану матерью целого человечества. В свое время.
Я не спешила. У меня была собственная цель: тайна, доверенная только мне. Дар более прекрасный, чем рубины, более ценный, чем золото. Я холила и лелеяла тайну чрева своего, потому что она была моя – дар Святой Матери исключительно для меня, первой женщины.
И я ничего не имела против маниакальной тяги Адама к прогрессу, потому что любила его. Когда все металлы были расплавлены и выкованы, урожай собран и обмолочен, зерно провеяно и перемолото, хлеб испечен и остыл, музыка и танцы затихали, мы сидели под древом – тем самым, плоды с которого нам было запрещено вкушать, – и валялись на траве, смеялись и целовались, и, клянусь всем святым, он возделывал меня с усердием землепашца, и вот это действительно было хорошо.
Я – господин твой!
Вот что случилось в тот день, когда все изменилось.
Мы были возле пруда. Ослепительно сияло солнце. Водопад с журчанием разгонял по воде небольшие волны с золотистыми, словно нектар, гребешками. Мы лежали на согретом солнцем камне и вдыхали дурманящий аромат мирта.
Сколь же славен был наш сад! Все в нем радовало глаз и годилось в пищу: крепкие розовые яблоки и кроваво-красные апельсины, орехи и груши, спелые фиги, миндаль и оливки, гранаты с зернами, напоминавшими драгоценные камни, и терпкая айва. Лимоны размером с перепелку сами валились с веток, стоило только на них взглянуть. Для всего и всегда был сезон, ни одно дерево не стояло голым. Пьянящий сладкий запах цветов окружал нас постоянно, даже когда на деревьях висели плоды.
Теперь я понимаю, что они и не росли. Плоды просто висели, вечно спелые, и лишь ждали, пока их сорвут.
Я не знала, что так не бывает. Откуда мне было знать?
За плодовыми садами лежали поля: золотистый ячмень и качающаяся на ветру пшеница. Они были расчерчены валами и каналами, перемычками и дамбами, которые несли живительную воду из четырех рек, устанавливавших пределы нашего рая. Это и была придуманная Адамом ирригация. Колосья высотой по грудь гнулись на ветру: всегда налитые, вечно готовые к жатве. После первого сева мы не посадили ни единого зерна.
Прекрасный вид на поля открывался из нашей крепкой хижины, построенной из стволов и ветвей высоких кедров и ладных сосен, крытой листьями финиковой пальмы. Рядом был мой цветник с розами. Их сладкий запах приветствовал меня каждое утро и благостно убаюкивал по вечерам.
Животные приходили к пруду на водопой. К тому времени у нас уже было множество баранов и овец, хряков и свиней благодаря животноводческим затеям Адама. А еще крепкие быки и ласковые коровы, бородатые козлы, широкогрудые упитанные утки, всевозможная пернатая дичь. Мы любовались ими, и это было хорошо.