Лилит

Ужасно мокрые, мои волосы золотого цвета
Запачкали мои гладкие руки: затем, чтобы их быстро отстричь.
Я отдала свои рубины, и для меня вырыли новые.
Никакие глаза не видели такой тонкой талии
Как глоток воды из рога,
За один грустный вздох мне отдавали голубые сапфиры.
Нет, я отдала свои опалы за оборки,
За одежды крестьянской девушки, грубые и чистые
Мой саван сгнил! Однажды я услышала петуха.
Громко поющего на зеленом холмике над моим гробом
Глухо мое место
Вернулся ответ, как призрачный смех.

И снова раздался зверский вопль.

– Я думаю, что-то нечистое было в комнате!. – сказал библиотекарь, бросив взгляд окрест себя, но тут же перевернул лист-другой и снова начал читать:

Так как я купалась в молоке и медовых росах,
В дожде, от дрожащих роз, которые никогда
не касались земли.
И натирали меня мускусом и амброй.
Никогда не пятнали меня запятнанные от рождения,
Или родинки, или шрамы от бед, или беспокойство смерти,
Ни одного волоска на мне лишнего не росло.
Чтобы сохранить холодную белизну, я сидела одна,
Но не на солнце, я боялась его бронзового света —
Но его сияние возвращали ко мне зеркала, смягчающие мощь солнца,
От такого купания в не слишком ярком лунном свете
Моя кожа медленно приобретала цвет слоновой кости.
Но теперь все вокруг темно, все внутри темно!
Мои глаза больше не разбрасывают призрачные вспышки.
Мои пальцы опускаются в тлен через мягкую кожу,
Мое тело лежит мертвое, барахтается в месиве
Вязкого ужаса

С грозным воплем, с липкой шерстью, торчащей клочьями, хвостом, толстым, как канат, сверкающими, как хризопраз, зелеными глазами, выпущенными когтями, загребающими ковер так, что они путались в нем, откуда-то появилась огромная белая кошка и направилась прямиком к дымоходу. Быстрым, как мысль, движением библиотекарь бросил рукопись между ней и очагом. Она мгновенно распласталась по полу, ее глаза были прикованы к манускрипту.

Но его голос продолжал звучать так, словно он все еще читал, и его глаза, казалось, по-прежнему были сосредоточены на книге:

Ах, Два мира! Как странно, что они – одно,
И до сих пор неизмеримо широко разделены.
О, если бы я жила без тела и одна
И притуплением чувств спасла бы свою душу,
Язвы бы зажили, и боль бы ушла.
Убежали бы жизнь-в-смерти и стон бесконечного страдания.

И стоило прозвучать этим словам, как кошка разразилась таким чудовищным и продолжительным воем, что нам пришлось заткнуть уши. Когда вопль прекратился, мистер Рэйвен подошел к очагу, поднял книгу и, стоя между этой тварью и дымовой трубой, на одно короткое мгновение указал на нее пальцем. Она лежала совершенно спокойно. Затем он взял из очага наполовину сгоревшую палку, нарисовал на полу какой-то знак, вернул рукопись на место, с видом, который, казалось, должен был означать следующее: «Теперь она у нас в руках, я полагаю!», и, вернувшись к кошке, встал над ней и произнес спокойным торжественным голосом:

– Лилит, когда ты появилась здесь таким вот дьявольским способом, ты не слишком долго думала о том, в чьих руках ты окажешься! Мистер Уэйн, когда Бог создал меня – не из Ничего, как утверждают неблагоразумные, но из Его собственной бесконечной славы – Он дал мне создание, сияющее ангельской красотой, которое должно было стать моей женой – вот оно, лежит здесь! И первым ее помыслом была сила, она считала рабством быть моей единственной и рожать детей для Того, кто подарил жизнь ей. Одного ребенка, она, правда, родила, и тогда решила, разгоряченная чушью о том, что она его создала, заставить меня преклоняться и почитать ее за это! Обнаружив, однако, что я ее люблю и почитаю вместо того, чтобы подчиняться и поклоняться, она пролила свою кровь затем, чтобы освободиться от меня, присоединилась к армии чужих, и вскоре настолько пленила сердце великой Тени, что он сделался ее рабом, подчинился ее воле и сделал ее королевой ада. Каково ей сейчас, ей лучше знать, но и я тоже это знаю. Единственного ребенка, которого она выносила, она боится и ненавидит, и убьет, утверждая как правду ложь о том, что Бог таким образом через нее пошлет дитя в иной мир. О творении она знает не больше, чем о кристалле, который вбирает собственную тень, или о черве, от которого происходят два червя, если его расчленяют надвое. Мерзейшее из Божьих тварей, она живет за счет человеческих жизней и людских душ, питаясь кровью. Она убивает и поглощает, но не может ни уничтожить, ни создать что-либо.

Животное лежало без движения, ее берилловые глаза неотрывно следили, пламенея, за мужчиной: а его глаза держали ее взгляд прикованным к себе так, что та не могла отвести его.

– И тогда Бог дал мне другую жену – не ангела, но человека, – которая отличалась от этой, как свет от тьмы.

Кошка испустила ужасный хрип и стала расти. Она росла и росла и наконец превратилась в крапчатую леопардиху, которая испустила рычание, потрясшее дом до основания. Я вскочил на ноги. Но, мне показалось, мистер Рэйвен даже век не поднял.