Задире ничего не осталось, как принять условия и пообещать корову и быка. Свидетели разбили им руки в подтверждение.
Лиля увидела что происходит что-то неладное, как бы не драка. Но Костя уже шел к ней. Лицо красное, глаза злые.
- Ты что из церкви бегаешь? – бросил ей хмуро.
Она попыталась оправдаться:
- Жарко! А уж долго как!
- Ну так отец Гавриил совсем старый, десять лет как не служит и не венчает, - остыл от стычки и заговорил мирно Костя. - Это он только для нас взялся. Такую честь оказал.
Лиля довольно сверкнула глазами и повернула голову, слышит ли отец Костины слова. Не последний Костя тут человек!
Костину маму отправили вперед, встречать молодых хлебом и солью. Она опять залилась слезами. Старший брат из опасения, чтобы не выронила, сам взял свадебный каравай с солонкой. Ей отдал тяжелую большую икону благословлять. Няня стояла рядышком, присматривала и поддерживала.
Молодые шли к дому. Местные девки обильно посыпали их зерном. Как только закончили, Николай швырнул вверх над молодыми пригорошню мелких монеток. И цыганская и местная ребятня завопила от восторга и бросилась искать и поднимать все те полукопейки и четвертькопейки. А Николай бросил и вторую пригорошню, и третью. Он не показывал никогда, но Лиле бабушка как-то проговорилась, что сто штук заготовил он для ее свадьбы. Не обманула. Монетки шурша струились по Лилиной накидке. Она разулыбалась. Сама совсем недавно еще ползала по траве на цыганских свадьбах, собирая. Совсем недавно. С Алексой вместе. Вот он рядом, лыбится во все зубы. Наверно, еле сдерживается, чтоб не присоединиться к ребятне. Лиля подавила смешок.
Остановились перед хлебом. Лиля подняла бровь удивленно, не зная, что делать. Костя отломил кусочек, макнул в соль, она повторила, сунула в рот. Ой, сильно пересолила, но плюнуть постеснялась. И второй кусок без соли отломить тоже не решилась, раз Костя так не сделал. Мужественно улыбнулась. Поцеловали икону. И каравай и икону унесли в дом. Ладно, сейчас будут кушать, заест чем-нибудь.
Расселись. Цыгане при виде пышно накрытых столов одобрительно закивали, переглядываясь. Костя не поскупился, пригласил лучших поварих. Столы ломились. Цыгане устроились отдельно, местные отдельно. Костя призывано махнул рукой, приглашая и толпившихся зевак. Цыгане опять закивали одобрительно. Костя услышал: «Да он как цыган».
Пока угощались, Костя исподтишка рассматривал Лилиных сородичей. Привык он думать про цыган снисходительно. Перекати поле, ни кола у них и ни двора. Голодранцы босоногие. Они, конечно, отличались от местных. Но как бы ни в лучшую сторону, что было для Кости новостью. Сидели чинно, держали себя с достоинством, молодежь поперед стариков не лезла. И выглядели совсем не голодранцами, а сильно побогаче местных. Мужчины все в шелковых красных рубахах, кожаных жилетах. А какие на каждом широкие кожаные пояса с клепками! Какие великолепные хромовые сапоги! Какие кнуты за голенищами! В женской одежке Костя не разбирался, видел, что своя особенная: женщины помоложе в цветастых кофтах и юбках, постарше – в черных юбках. У каждой и на плечах платок с кистями, и вокруг поясницы еще один обернут. Ботинки кожаные щегольские на шнуровке. Зато отметил, что все как одна, кроме самых молоденьких, обвешаны золотом: на шее – ряды сверкающих монет, в ушах - серьги, на пальцах - перстни, на запястьях - браслеты.
Из местных кто-то уже перебрал лишнего. А вот из цыган никто не напился. Молодежь так вообще даже не пригубила. И на хмельное веселье здешних цыгане смотрели с насмешкой. «Мы себя лучше них считаем, а они себя лучше нас», - дивился Костя.
Цыгане достали скрипки, гитары. Заиграли свою музыку. Запели песни. Костя был доволен, что и среди местных нашлись голосистые, не уступали цыганам. Чтоб танцевать, цыгане раззулись. Отплясывали босиком. И так зажигательно, особенно Алекса, что Костя аж сам запрыгал на месте.
– Пойдем танцевать? – наклонился он к Лиле. – Идем! Или ты сама станцуй!
– Не положено, - пояснила она серьезно: – Это же наша свадьба, пускай другие нам поют и пляшут.
Еще не смеркалось и веселье продолжалось, а Лилю увели. Костя поднялся. Вспомнились ему все его сомнения. Лиля ему ни словом, ни знаком не дала понять, что он ей мил. В церкви не поцеловались. За столом «горько» почему-то им не кричали, и они не целовались. Не люб? Он оробел. Сунулся в комнату, где ждала взбитая чуть не до потолка перина, застланная простынями. Женщины еще раздевали и обтирали Лилю. Его прогнали. Он стоял дурак дураком, не возвращаться же к гостям, подпирал стену. Наконец, цыганки вышли, переговариваясь по-своему и посмеиваясь. Так как он замер в нерешительности, то они его буквально подтолкнули, показывая, что может входить. Он, досадуя на себя, сделал шаг вперед. Тихо в комнате, даже дыхания Лилиного не слышно. Он скинул одежды и лег. Пышно взбитая перина медленно осела под тяжестью его тела чуть не до пола. Костя увидел Лилю, совсем рядом, заметил две монетки у нее на шее. Две! А он ей дарил одну! В глазах почернело от ревности. Она носит вторую на память о ком-то, кто ей нравился. А может даже нравится!