Костя засмеялся. Девушка выпрямилась, посмотрела на него.
Он вспомнил и спросил у нее:
– А как ты по углям ходишь? Не горячо?
– Не-а.
– Колдовство какое знаешь?
Она покатилась со смеху.
– Меня не обжигает.
– Не рассказывай, – цыган подмигнул ей, услышав их разговор.
– И что, у вас все умеют? – допытывался Костя.
– Да нет же, только я, – цыганка смеялась.
– Это она в покойную мать, – пояснил цыган. – Та тоже умела. А мы однажды аж за Дунаем были, там, оказывается, все так ходят в одном селении. Помнишь?
Девушка закивала.
– Мать померла, – горестно покачала головой няня.
– Ох, – цыган затянулся, выпустил дым. – Погибла ее мать. Не уберег я жену. Согнали нас с места – нельзя стоять, еще и тюрьмой грозили, преследовали. Думал, мост проскочим, там уже не их вотчина, отстанут. Гнал лошадь. А тот мост гнилым оказался, рухнул прямо под нами. Дочку она смогла отшвырнуть на берег, а сама не спаслась. Нас рекой по камням протащило. Я выбрался и ее вынес, а она мертвая.
– Бедные вы мои, – забормотала няня.
Цыган досказал:
– Я похоронил. Пошел дочку искать. Долго ходил, думал уже, что водой унесло, как вещи и лошадь. Закричал – откликнулась. Живая, в кустах пряталась. Ножку сильно повредила. Идти не могла. Понес на руках. Встретили цыган. Они нам телегу дали и кобылу. Поехали мы от того места. В селе год прожили. Потом в табор вернулись. Жену хорошую взял. Сыновья растут. Дочка вот только одна.
Замолчал. Виновато взглянул на девушку.
– Как же тебя, деточка, зовут? – участливо спросила няня у цыганки.
Та вдруг засмущалась.
– Лиля, – прошептала.
– Как-как? – недослышала няня.
– Лилия, цветок такой есть, – цыганка вздернула нос и посмотрела на всех гордо.
Чудная какая, – подумал Костя, – то прячется за спину, то смеется, то нос дерет.
– Так это ты и есть тот цветок? – улыбнулся он.
Ну вот, ему удалось ее смутить.
– А у меня посажены лилии. Еще в бутонах стоят, – сообщила няня.
Цыган засобирался. Поблагодарил за угощение и пошел вместе с Лилей к своей лошади.
Няня вздохнула ему вслед:
– Это ж надо, сколько горя испытал, то-то весь седой.
– Ой, прямо уж, – съехидничал Никифор. – Больше их слушай. Мастера они на жалость давить. Они и не такое расскажут, только ручку им позолоти.
Костя махнул на него с досадой и побежал догонять гостей.
Лиля уже сидела в бричке, а Николай медлил, вертел в руках кнут.
– Ну так что насчет сивого? – и цыган сам назвал цену.
Хорошую. На ярмарке, конечно, можно было бы больше выручить. Но то на ярмарке. Местные бы столько не заплатили, захоти Костя прямо сейчас продать коня. Только Костя не собирался этого делать.
– Не продается. И речи быть не может, – сказал твердо. Пускай уже завязывает с этими торгами.
Приковылял Никифор и сунул Лиле завернутый в полотенце пирог, что няня передала. Лиля ойкнула – пирог оказался еще горячим, жжегся и через полотенце.
– Ну бывай, парень, – наконец и Николай уселся. – Жеребенка докармливай. Авось выживет.
– Крепыш-то? Выживет! – Костя посмотрел на девушку, ожидая подтверждения своих слов, а она глаза опустила.
– Не уехали?! – подошла запыхавшаяся няня. – Вот хорошо! Смотри, деточка, что я тебе нашла! Солнышко припекло, одна лилия и распустилась.
Цыганка отложила пирог, взяла цветок. Прижала его к лицу. Даже зажмурилась от удовольствия. Отняла:
– Пахнет сладко.
Няня, улыбаясь, жестом показала ей, чтоб вытерлась. Лиля провела тыльной стороной ладони по носу, увидела жирный черный как сажа след цветочной пыльцы и залилась смехом. Видимо, сообразила, как оно со стороны выглядит. Все еще смеясь, оборвала листья со стебля и воткнула яркую оранжевую лилию в волосы над ухом. Обвела всех веселым взглядом. Тут Костя почему-то подрастерялся и отвел глаза, однако, успел заметить вслух, что кнут в руках у цыгана знатный.
Уехали. Костя смотрел вслед.
– Бесстыжая. Как и все цыгане, – заключил Никифор.
– Это еще почему? – удивился Костя.
– А что это она лыбится во все зубы?
– Молоденькая еще, беззаботная, – прошептала няня. – Я такой же была.
– Она щедро смеется, от души, – нашел верное слово Костя.
Никифор криво усмехнулся.