— Но ведь ты же хотела меня увидеть? И я хотел.
Он был так искренен, так естественен. Это подкупало и подкруживало голову. Ему очень хотелось верить. Но что-то очень глубоко внутри меня сопротивлялось принятию этой честности.
Все девушки мечтают о «самом-самом». Я не исключение. Но моя явь была уж слишком хороша. Я не считала себя уродиной и с самооценкой и со здравым смыслом у меня были лады. И, по-моему, он явно пытался меня охмурить.
— Лилия, не хмурь бровки, — он коснулся моего лба. — О чем задумалась? Аж замолчала на полуслове.
— Да вот не могу вспомнить, как пишется: «военная» или «ваенная».
— Ты о чем?
— О том, что не надо петь военных песен!
— Лилия, человечек ты мой глупенький! Если бы мне на пляже каждый день в руки бросались полуголые девушки! Вот я и решил позвонить.
— Ага! — зло зыркнула я на него. — Вы оставили у меня свой бюстгалтер. Вы за ним сами приедете или вам его подвезти?
— Лилия, цветочек мой дорогой! Я ни сколько не хотел тебя обидеть!
— Ладно. Мир, дружба, жвачка. Прощен.
Я протянула ему руку в знак примирительного рукопожатия, а он поцеловал ее.
— Солнышко, — не дал он мне опомниться, — не хочешь перекусить? Тут недалеко неплохой ресторанчик. А через часок отвезу тебя, куда скажешь. У меня сегодня еще есть кое- какие дела.
Ну конечно же, я согласилась.
Часть 5
Мы с Вовчиком никогда не говорили про «этих моих козлов».
Железный кулак моего брата без обсуждений делил моих кавалеров на две категории: «слабак» и «не для тебя».
При приближении ко мне любой мужской особи с намерениями, у него моментально сжимались кулаки. Естественно, все мои воздыхания проходили под грифом «совершенно секретно» для Вовчика в первую очередь. Не исключением стал и Макс.
Мы гуляли по городу. Он взял меня за руку. Я вздрогнула и вопросительно посмотрела на него.
— Отпустить? — спросил он, нежно поглаживая мои пальцы.
Я так растерялась. Я не знала, как себя вести.
— Лилия, цветочек мой дорогой. Ты чего так испугалась?
Он притянул меня к себе.
Никогда еще молодой человек, от которого я без ума, не был ко мне так близко. Мне было и хорошо, и плохо одновременно.
— Макс.
Он не дал мне договорить. Поймал мои губы и поцеловал.
Мимо проходили люди, проезжали машины, а мы стояли и целовались.
В душе моей творилось невероятное! Мы гуляли по городу взявшись за руки. Макс болтал без умолку, осыпал меня комплиментами, смешил меня, читал стихи о любви и целовал, целовал, целовал!..
Даже неожиданно налетевшая гроза ничего не испортила. Раскаты грома и сверкание молний вторили моим чувствам, бурлящим в груди. Сумасшедшие мы целовались под сумасшедшим ливнем.
— Лилия, цветочек мой дорогой! Ты же вся промокла! Заболеешь еще! Берем такси и немедленно ко мне!
Я закивала, пристукивая зубами.
***
Одежда сохнет. Мы в простынях у Макса на софе. Шампанское кружит голову. Макс нашептывает мне на ухо приятности. От легкого, щекотливого прикасания губ к уху спина мурашками.
— Дуреха, неумеха, — пришептывает он, — Лилия, цветочек мой драгоценный.
Я млею. Стыдно, но здорово.
Он целует меня в ухо, шею, плечо, продолжая нашептывать, и я растворяюсь в его голосе.
***
Машины мчатся, люди спешат, дождь лупит. А я вышагиваю гордо:
— Я женщина! Теперь я женщина! И у меня самый самый лучший мужчина на свете!
Честно говоря, ощущений ожидала других. Но сама мысль о том, что «это» случилось с нами крыльями рвет рубаху за спиной.
Вышагиваю довольная — самодовольная, самоутвердившаяся в себе, в нем, в нас.
Вот оно какое счастье!
***
— Улыбку с лица сотри, — тон брата не обещает ничего хорошего. — Ты чего вся мокрая?
— Там дождь, — улыбаюсь.
Вовчик в легком замешательстве.
— Где тебя носило?
— Хотелось пройтись, — гордо проплываю мимо него в ванную.
— Лилька! Лилька! — тарабанит он в вовремя закрытую мною дверь.
Я стою под душем:
— Макс… любимый… — и лицо блаженно тупеет.
Часть 6
— Абонент временно не доступен, — передразниваю телефон. — Может что-то случилось? Может спит?
— Ага! — тут же умничает внутренний голос, — вторые сутки?
— Да ну, — пытаюсь душить его, — мало ли, что могло произойти.
Собираюсь. Еду.
Какое-то неприятно, мерзкое чувство возникает внизу живота и медленно, с тошнотой, поднимается к горлу.
Дорога нестерпимо долгая.
— В 43? — ухмыляясь переспрашивает консьержка.
Стараюсь казаться равнодушной, пока она откровенно разглядывает меня. Не до нее.
Интересен только Макс.
Наконец звоню в его дверь.
Открывает сонный, растрепанный, немного смешной.
— Макс. Привет.