Орсо Кандиано не мог видеть происходившего за его спиной; трое всадников вылетели из темноты, в руке у одного из них тоже был фонарь, выхвативший из мрака спокойно стоявшего человека в плаще, небрежно наброшенном на одно плечо.
— Стоять! — рявкнул другой конник, а чужак равнодушно сделал шаг вперед, и еще один. — Стоять, стреляю!
Неизвестному будто было совершенно все равно; собаки заливались лаем, и один из патрульных действительно вскинул ружье и выстрелил. Странный человек продолжал идти точно на них, и они отчего-то испугались; второй патрульный опустил ружье и выстрелил над самой головой чужака, тот и не вздрогнул, не остановился. На ходу сунул левую руку под полу кожаного жилета. Третья пуля цвинькнула мимо, едва не задев вьющиеся волосы неизвестного, а тот вскинул руку, и раздался четвертый выстрел.
Ни вскрика; двое патрульных не сразу обратили внимание, что третий их спутник покачнулся и сполз из седла, перепуганная лошадь попятилась от тела, захрапев. Один человек обернулся, это сгубило его: чужак не мешкал, прежде чем нажать на курок. Оставшийся последним патрульный перепугался, пришпорил коня и попытался сбежать, позабыл о том, что тоже вооружен; пуля нагнала его и вонзилась ему в основание черепа.
Неизвестный убийца передвигался легко, будто тень, поймал поводья одной из потерявших всадников лошадей, успокоил ее немного и вскочил в седло. Собаки надрывались где-то вдалеке: в отличие от своих хозяев, они погнались за верховым, но сами по себе были не слишком опасны. Жеребец под Кандиано вынослив, его хватит на добрый час быстрого галопа, и животные без приказа так долго преследовать его не будут.
Но оставались другие трое стражей, которых наверняка переполошили уже далекие выстрелы. Неизвестный убрал пистолет в кобуру, пристегнутую на ремне с правой стороны его груди; ненадолго, сейчас оружие понадобится ему снова.
Бросив короткий взгляд в сторону, в которую умчался Кандиано, он нахмурился и направил трофейную лошадь вперед, туда, откуда уже доносились человеческие крики.
Сияние окружало его. Привычная дорога; привычные тонкие струны под пальцами. Вселенная тихо, еле слышимо звучала, и мелодии мириадов жизней обволакивали его, и он сам мог вплести собственный звук в эту симфонию.
Серебристые нити уводили вперед, в будущее; бесконечные их потоки лились вокруг него, и одного он никак не мог различить: что там, в конце?
Это начинало серьезно беспокоить его.
Марино Фальер тревожился и мог проверить собственное беспокойство только одним образом. Оставив нити человеческих решений, он принялся углубляться в собственное сознание. Он всегда, почти с рождения, кажется, считал, что подобным умением наделил его Господь Бог; что бы там ни утверждали проклятые инопланетяне, хотя он внимательно слушал их разъяснения в свое время…
Возможно, в эти мгновения его мозг всего лишь просчитывал миллионы вероятностей, а возможно, Бог вел его.
Темнота становилась все необъятнее. Гасли звезды; что-то шевелилось во мраке, вызывая у него омерзение. Здесь, глубоко внутри, все было совсем по-другому. Талант Фальера позволял ему не просто видеть вероятности грядущего; видеть самих людей, стоящих за этим грядущим, и понемногу даже влиять на них. Эти люди были наги и слепы, для будущего они были подобны безвольным, ничего не видящим куклам, потому это было возможно.
Но один конкретный человек теперь интересовал Марино Фальера, и он погружался еще глубже, он искал.
Он чувствовал уже, что что-то изменилось раз и навсегда.
Он помнил это место; хотя описать его в привычных человеческих понятиях не удалось бы. Миллионы тончайших паутинок здесь стягивались к одному человеческому существу, опутывая его с ног до головы. Фальеру ясно было: от этого человека зависит даже слишком многое. Этот человек…
Будто кокон гусеницы, который вот-вот разрушится и выпустить из себя что-то новое.
Одна паутинка скользнула мимо него. Вторая… третья. Он приближался; он знал, что сейчас увидит его, и боялся. В последний раз, когда Фальеру хватило храбрости явиться сюда, этот человек уже не был таким неподвижным.
Паутинок становилось все больше. Казалось, само пространство в этом месте начинало искажаться, и…
Острая боль пронзила ему висок; ослепительный свет ударил в глаза, больше невозможно было терпеть, оставалось только бежать, как можно скорее!..