Леарзу мучили одни и те же вопросы.
Еще и эти дурацкие сны. Кажется, ночные огни мешали ему спать, и он часто просыпался вот так посреди ночи, с тяжелым ощущением безысходности, подолгу лежал с открытыми глазами, глядя в потолок. Во сне он часто видел Саид, золотистые барханы, пики гор Халла, родной сабаин; мать, отца, деда, брата и сестру. Иногда Острона и остальных. Просыпаясь, обнаруживал, что все это безвозвратно осталось в прошлом, а он лежит в пустой темной комнате, на чужой холодной планете, окруженный бесчувственными людьми, которые молча наблюдали за тем, как целый мир гибнет, и ничего не сделали для того, чтобы спасти его.
Он действительно взял у профессора Квинна один из трудов Тирнан Огга: это была небольшая совсем книжица, кажется, в ней философ лишь изложил самые основы своего мировоззрения, но Леарзе это и было нужно.
Тирнан Огг писал о том, что человечество, создавая все более изощренные машины, этим губит себя. Наука в ее современном виде губительна; расчленяя свое собственное сознание на физиологические процессы, человечество лишает себя таких вещей, как интуиция, просветление, вдохновение, в конце концов. Но хуже и опаснее всего машины, которые умеют думать. Эти машины в скором будущем, если не контролировать их, начнут думать вместо людей, и что тогда станет с человеком? Полная деградация, разрушение ждет его. Люди превратятся в потребителей, в безвольные овощи, машины будут все делать вместо них, подносить ложку ко рту, принимать решения вместо своих хозяев…
Все это казалось Леарзе вполне логичным. Человек должен оставаться человеком; самостоятельно думать, чувствовать. Эти люди вокруг него… может быть, думать они и не перестали, а вот от чувств, кажется, отказываются вполне сознательно.
Пусть они не боги; но если бы они испытывали эмоции по-настоящему, разве они не спасли бы Руос?
Каин занимал точно такую же временную квартиру, как и остальные разведчики, но с первых же шагов было совершенно очевидно, что постоялец — личность, м-м, более чем творческая. Во всяком случае, для Морвейна всегда оставалось сущей загадкой, как можно ухитриться создать такой беспорядок за столь малый промежуток времени. Создавалось впечатление, что жилец попросту тащил в свое обиталище все, что попадалось ему под руку, и там разбрасывал для пущей красоты. У самого входа только многолетняя выучка и ловкость позволили Беленосу не споткнуться о канистру с непонятным содержимым, потом надо было не поскользнуться в полузасохшей луже неизвестного происхождения, в узеньком коридорчике стояли прислоненные к стене весла (для чего ему весла?.. Бел даже гадать не стал), а на кухне весь стол был завален металлическими брусками самых разных форм и размеров. На стуле, кажется, лежала самая настоящая чугунная глыба.
— Пиво сам доставай, — радостно крикнул андроид из другой комнаты. Бел пожал плечами и выудил бутылку с полки, открыл об один из брусков и лишь потом вспомнил, что крышечка и так откручивается. Чертыхнулся.
— У тебя и тут уже лаборатория? — спросил он в пустоту. Слух у Каина, впрочем, как и у всей их братии, был чрезвычайно тонкий, и тут же донесся ответ:
— Нет, просто склад ненужного барахла! Ничего интересного там нет.
— Тогда какого черта у тебя вся кухня завалена? Ты их ешь, что ли?
— Ты идиот, что ли? — эхом откликнулся Каин и наконец показался в коридоре. — На самом деле, половину тут нужно выкинуть, да у меня руки никак не дойдут. Так… — он без малейших усилий поднял со стула глыбу чугуна и швырнул ее на пол. Пол дрогнул. — А эту ерунду я завтра отнесу в лабораторию, кое на что сгодится…
Бел вздохнул и уселся на освободившееся место. Каин специализировался на металлургии; со всех планет, на каких они только бывали, он обязательно привозил целую груду металлического хлама, сам же при этом ругался, что ничего интересного там нет, но все-таки пропадал потом в лаборатории научного института, и иногда даже выходил оттуда довольный. Руос сплавами его явно не порадовал: иначе тут было бы шагу не шагнуть. Впрочем, то была бедная на ресурсы планета, и неудивительно, что из всех животных, некогда привезенных еще учеными Кеттерле на научную базу, прижились только самые неприхотливые.
Сделав вид, что прибрался, Каин достал бутылку для себя и прислонился к столешнице. Его светлые глаза скользнули по фигуре Морвейна. Они знали друг друга с Венкатеша, хотя тогда состояли в разных группах. Морвейн вообще недолюбливал младших, редко сходился с ними по-настоящему, но Каин был исключением, пусть по первости несколько раз едва не схлопотал клинком в живот: нетрудно догадаться, что причиной был не в меру острый язычок.