Отбрасываю товар в сторону, вытаскиваю только вчера купленную, новенькую и, между прочим, не дешёвую, обувку из этого отвратного месива, и пытаюсь очистить подошву о стоковую решётку.
Дёрнуло меня пойти именно по этому тоннелю. Надо было перекантоваться где-нибудь пару деньков, выждать пока снимут оцепление с пятого квартала, и зайти с парадного входа. Разве что с товаром куча ненужной волокиты возникло бы, мог бы прогореть на этом деле, так что… либо канализация без фанфар и сопровождения, либо ничего.
Делаю шаг в сторону и присаживаюсь на корточки перед «товаром». Свечу фонариком, проверяя все ли конечности на месте, и надёжно ли связаны руки, подхватываю за предплечье и вздёргиваю на ноги.
— Двигай! — толкаю тростью в спину, и «товар», слегка шатаясь, но послушно бредёт дальше по узкому проходу.
Ещё минут тридцать пешей прогулки, с десяток вонючих лепёх под ногами, спуск по лестнице на самую глубину, множество ходов и поворотов и вот навстречу мне, волоча бока по грешной земельке, тащится один из ключников - Жирный Джон.
— Хэй! Братан! По камерам тебя увидел! — машет одутловатыми руками, что лопастями мельницы. — Ты чего так долго? Срок вот-вот истечёт! Эксо уже нервничать начал! А моча в голову ударит, сам знаешь, чаво будет.
— Извержение? — многозначительно выгибаю бровь и велю «товару» не останавливаться, толкая в спину, ноги того заплетаются, и он плашмя летит в лужу из канализационных разложений.
— Фу! — хриплым басом отрезает Жирный Джон, морщась. — Мерзость какая. Давно надо было здесь это… того… прибраться.
— Подними его, Жирный Джон.
— Ась? Чаво это я?
— Так ты живёшь в этом дерьме.
— Не, братан, я пас. Давай-ка ты это… сам, — выставляет руки ладонями вперёд.
Сдержанно выдыхаю, хватаю «товар» за тряпичный мешок на голове (скорее всего, вместе с волосами), слышу приглушённый стон и силой заставляю выпрямить спину.
— Открывай, давай, — киваю Жирному Джону, и тот колобком катится к двери своей сторожки, в которую едва и не с первой попытки протискивается.
Следом звенит связка ключей, скрипят засовы, лязгают решётки и стонут петли… Жирный Джон одну за другой открывает двери, ведущие в поистине адское местечко – подземный город, что вот уже лет двадцать именуется, как Тартар. То ли в честь глубочайшей бездны, находящейся под царством Аида, то ли в честь французского соуса. Уверен, Жирный Джон предпочитает думать, что второе, хоть и делает ударение на первый слог, как и все.
— Давненько ты в Та́ртаре не был, ага? — пыхтит мне в затылок, пока я пробегаюсь взглядом по хорошо знакомой главной улице. Всё, как обычно: грязь, смрад, горящие мусорные баки, над которыми стайки не особо живых бродяг, - самые низшие, - греют руки, ряды из «домов», кто во что был горазд: от грязных тряпичных навесов до вполне приличных походных палаток и сколоченных кое-как из досок сарайчиков.
Но мне их не жаль. Ни одного из них. Потому что пусть лучше они будут здесь, нежели на поверхности в поисках нематериальных душ, которыми можно перекусить. А ещё потому, что, несмотря на то, во что превратилось их существование, большинство счастливы находиться здесь. Большинство из них теперь считает это гнилое место своим домом, наивно веря, что однажды - после того, как наступит Судный день, - их жизнь станет лучше.
Глупцы. Жизнь не может стать лучше у тех, кто давно уже мёртв.
Та́ртар - многоярусный подземный город, что уходит глубоко под грешные земли мира живых, опускаясь до самых грунтовых вод. На каждом ярусе существует огромная система разветвленных подземных ходов и лабиринтов, когда-то позволявших его жителям наладить быт с минимальной зависимостью от внешней поверхности. Сейчас большинство из этих ярусов отведено под камеры для заключения. В них оказывается каждый, кто лишь единожды посмеет заикнуться о возможности покинуть это место. Каждый, кто не от большого ума посмеет допустить, что является чем-то большим, чем вонючей канализационной крысой. И лишь такие, как Жирный Джон, Блоха, Сэми-худая-ляжка, что являются одними из хранителей-ключников этого города… Или такие как Блэфи, Щуплый Майк, Длинноручка, Седой Стоун и другие несколько сотен его коренных жителей, которым свезло не превратиться в лепёшку во время провала в мир живых, имеют здесь авторитет. Остальные – чужаки, нарушители. Узники.
А ведь когда-то этот пропахший смертью и сточными водами город, был одним из самых приличных и безопасных мест в Лимбе, - так мне рассказывали. Был одним из его мирных секторов, чьей участью стало провалиться в одну из самых больших червоточин, что когда-либо открывались. Проще говоря, разрыв в материи и пространстве стал настолько велик, что двадцать лет тому назад в мир живых попало не только множество демонических сущностей, но и целый подземный город, населённый душами давно умерших грешников.