Малфой уже несколько месяцев изучал лечение Алисы Лонгботтом и сделал достаточно оптимистичный вывод о том, что большая часть целителей разума, работавших с ней до него, была на редкость консервативна, глупа и ленива. Изучение истории болезни шло к завершению, и Драко уже наметил несколько подходов к лечению Алисы, надеясь хотя бы на какой-то эффект. Говорить об этом Невиллу он пока не собирался, поскольку за время нахождения родителей здесь тому и так приходилось несладко. В конце концов, сколько еще раз гриффиндорскую надежду можно тушить?
Судя по Поттеру и Лонгботтому, бесконечно.
Драко не знал, сдался бы он сам раньше или боролся бы до конца. И он не хотел узнавать это: видит Мерлин, он достаточно сжевал дерьма и во время войны.
Малфой подошел к омуту, вылил в него одно из последних воспоминаний и мгновенно нырнул в светлую глубину.
Он практически сразу почувствовал неприязнь к доктору, сидевшему в кабинете, который сейчас принадлежал самому Драко. Долговязый морщинистый колдомедик с пузом — такое точно не должно быть у кого-то столь тощего во всех остальных местах, где тощим быть просто постыдно, — и в квадратных очках покачивался на стуле напротив Невилла Лонгботтома, держа в руках новенький синий блокнот. Невилл выглядел так, словно его заставили съесть все отвратительные вкусы драже Берти-Боттс разом.
— Итак, скажите мне, сколько лет вам было, когда родители лишились разума?
Лицо Невилла приняло печальное выражение.
Драко поморщился. А сколько тебе было, когда ты лишился разума, мудак?
Он не понимал, почему целитель не мог узнать эту информацию из карты больных. Как будто в отделении Януса недостаточно неизлеченных душ… нужно сдавать месячную квоту? Еще больше душевнобольных героев войны, почему бы и нет.
Малфой ненавидел просматривать воспоминания с родными пациентов. После этого хотелось напиться и… обычно он так и делал. Он всё еще помнил, как просматривал воспоминания матери и Забини о нем самом. Через эту процедуру его протащили духи Тибета и его сердечный лама*.
_________________________________________
*Сердечный лама — так называются учителя, который находится всегда рядом с учеником, наблюдая за ним день ото дня, обучая и помогая расти.
_________________________________________
Это не было принято в общей практике, но Малфою пришлось столкнуться с собой через самых близких. Конечно, в этом списке не значился отец. Ведь чудовища не бывают близки ни к чему, кроме ужаса и смерти. Впрочем, ужаса и смерти и в Драко оказалось не так уж мало. Да и чудовищ не меньше, чем в папаше, вот только сжирали они его, а не всех вокруг.
У магглов есть одна болезнь… ее называют аллергией на самого себя. Так вот, его ощущения тогда нельзя было описать точнее.
Увидеть воспоминания матери, услышать откровения Забини… оглущающе и освежающе одновременно. Он вернулся в свою монастырскую обитель и разгромил ее до основания. Он кричал и плакал о себе самом и о том, что не мог найти путь к себе.
Тогда сердечный лама познакомил его с ментальными семенами.
Для Малфоя, наследника рода, потомственного волшебника, ментальные семена были чушью на воде. Его Учитель сидел на крыше монастыря уже несколько дней, Малфой же еле досиживал свой восемнадцатый час — всё его тело ныло и горело, а внутри бушевал огонь.
«Ты не спокоен. Зачем ты здесь сидишь?»
Голос Учителя в его голове внезапно заставил Малфоя вздрогнуть. Но он догадывался, что в реальности лама даже не шелохнулся.
«Это и есть реальность».
«Не такая реальность, как та, в которой мы сидим на крыше» — подумал Малфой, с напряженностью отмечая, что любая мысль в его голове слышна Учителю.
«Это как посмотреть».
«Да как ни посмотри» — огрызнулся Малфой, уставший, голодный и чертовски злой на себя, мать, учителя, отца, Волан-де-Морта и всех вокруг.
Перед глазами вспыхнул образ яркого киви.
«Что это?»
«Это киви» — его голос всё больше наполнялся нетерпением: ему хотелось вылить собственное напряжение через словесный сосуд. Конечно, он уважал ламу, но дискомфорт — не то, за чем он пришел к нему.
«Для кого это киви, Драко?»
«Для всех людей».
«А для кошки?»
Малфой помедлил. Киви для кошки — не киви? Или киви?
«Я не знаю»
«В киви есть актинидин — кошачий наркотик».
Малфой раздраженно фыркнул. Еще одни маггловские исследования, к которым тяготел лама. Он был таким же волшебником, как и Драко, вот только почему-то не гнушался знаниями простаков. Впрочем, не то чтобы сам Драко отвергал их… скорее, считал ненужными. Какая ему разница до кошачьих наркотиков, когда есть книззлы, для которых это вещество в киви ничего не значит.
«Если ты зайдешь в комнату и увидишь киви, а после тебя зайдет кошка, то что увидит она?»
Раздражающе простой вопрос.
«Наркотик».
«Если ты выйдешь из комнаты, то киви станет наркотиком?»
Малфой не мог ответить. Он пытался понять рассуждения Учителя, но это было нелегко. Поэтому он молчал.
«Итак, если я положу этот фрукт на стол, и все люди вместе с кошкой выйдут из комнаты… В этот самый момент, когда здесь никого нет, что это будет за вещь? Это будет фрукт или наркотик? Можно ведь сказать, что и то, и другое».
«Фрукт. А если заходит кошка — наркотик» — кажется, Драко понял, к чему ведет Учитель.
«А если двое? Тогда в комнате одновременно существуют две реальности» — лама подвел итог. — «Твои ментальные семена, те, из которых вырастает восприятие реальности человеком, посажены и выращены неправильно. Их ростки не должны были формироваться твоим отцом, не должны были расти во время войны, но они уже выросли такими. И ты должен вылечить свои семена. Выдернуть те, что не поддаются лечению, вскопать и пересадить те, что нуждаются в этом, поливать их чистейшей водой. Итак, зачем ты здесь, Драко Малфой?»
Малфою не требовалось много времени, чтобы понять, зачем он здесь. Он жаждал узнать как. Как очистить свои семена от крови? Как выдернуть сгнившие ростки?
«Если кто-то хочет чего-то, то должен найти того, кто хочет того же самого, и помочь ему это получить. И тогда он, его разум и его магия зафиксируют это. Включатся особые процессы, непостижимые для таких как мы, и вскоре он получит желаемое».
Этот мысленный разговор стал для Малфоя поворотным. Именно тогда он понял, что для исцеления нужно лечить, а чтобы пережить прошлое, нужно найти кого-то, кто тоже остался в прошлом.
Так что ему не пришлось долго думать над предложением Поттера. Казалось, сама магия тянула Малфоя на поверхность чистой воды, вытаскивая из болота минувших дней.
Сейчас Драко понимал, о чем говорил его сердечный лама. Исцеление Грейнджер — его собственное искупление, очищение, исцеление и его самого.
Из воспоминаний о своем пути Малфоя вывел скрип пера целителя, который допрашивал Невилла о его родителях. Совершенно идиотский сеанс вопросов, который, похоже, был нацелен просто на получение нелепой и ненужной информации от сына больных.
— Ваша мать была привязана к вам? — спросил доктор, не поднимая глаза на Невилла, который стал еще печальнее и тревожнее.
— Я… я полагаю, что да? — это было похоже на вопрос; Невилл внезапно как-то осел в кресле. — Я не знаю.
Его лицо выражало такую тоску, что Драко по-настоящему разозлился. Какая мать не привязана к своему сыну? Особенно та, что сражалась на стороне Света.
— Постарайтесь быть более конкретным. Нет таких вопросов, на которые нельзя дать ответ «да» или «нет». Ваша мать кормила вас грудью? — Малфой оглянулся на доктора, чтобы проверить, что тот не шутит. Старый кретин даже не поднял головы, даже не видел, как Лонгботтом поджал губы и дернулся.