Мурашки пробежали по коже. Нет, определенно не стоило в поисках забвения предаваться поэзии в последние дни: она нагоняла беспробудную тоску.
Часть 3
Ежегодный праздник в честь спасителя Экнориана длился весь день и всю ночь. Торжественное шествие начиналось с мелодичного звона колоколов, который разносился по улицам, призывая весь народ собраться. Служитель храма Духа Земли вместе с действующим королем Экнора произносил речь, призванную напомнить каждому, благодаря кому наш мир процветает. Храмовые слуги раздавали корзины с хризантемами, и толпа начинала шествие к памятнику Энделлиона, чтобы возложить цветы к его ногам.
После официальной части на площади начинался праздник. Открывал его парад рыцарей в сверкающих доспехах, украшенных гербами Экнора, гордо гарцующих на лошадях. Перед ними шли люди, переодетые в демонов. Их заковывали в цепи и вели на привязи, как собак. Лютни и флейты наполняли площадь мелодиями, придающими величие моменту.
Лотки с едой и выпивкой встречались на каждом шагу, а вдоль зданий ставили длинные столы, за которыми можно было отдохнуть. Большая сцена освобождалась для ежегодного представления: последнего сражения, получившего название битвы под Кровавым Дождем. Толпа кричала и хлопала в ладоши от восторга, а на моменте смерти короля особо чувствительные пускали слезу. Талантливые музыканты и поэты целый год готовились к торжеству и сочиняли свои произведения, призванные увековечить в памяти спасителя.
Когда солнце окончательно скрывалось за горизонтом, а небо окрашивалось в нежные пурпурные оттенки, на площади загорались факелы. Музыка звучала громче и радостнее, наполняя всех счастьем. Экнорианцы кружились под нее до самого рассвета, танцевали, сбивая ноги в кровь. Сердца людей переполняла гордость и благодарность Энделлиону. Но никто не помнил обо всех последующих жертвах или не хотел допускать мыслей о том, что Сумеречная война длилась уже тысячу лет.
Сегодня праздник заканчивался раньше. К полуночи все должны были покинуть площадь, закрыть окна и двери и не открывать до первых солнечных лучей. Лишь королевская семья имела право лицезреть Верховного Жнеца. Охране предписывалось стоять лицом к стене и не издавать ни звука. Это время принадлежало сумеречному созданию.
Отец со старшим братом и матушкой отправились на площадь, чтобы возложить хризантемы к статуе, а я же предпочел избавиться от всех друзей и остаться в тронной зале. Сочувствующие взгляды и похлопывания по спине с фразами «держись, мы будем скучать» жутко утомляли, а к вечеру превратились в хождение по раскаленным углям на глазах у беснующейся толпы. Им никогда не понять моей боли.
Один раз сын разорившегося лорда заявил, что готов отдать себя жнецу, если все эти годы будет жить так же беспечно, как я. На моей памяти это была первая серьезная драка с разбитым носом и жуткими лиловыми синяками. Никто не ожидал, что второй принц, пренебрегающий уроками фехтования и военным делом, полезет с кулаками на сына лорда.
Развалившись в кресле, я предавался воспоминаниям и лениво ковырял вилкой кремовую лилию. Все мои дни рождения проходили одинаково тоскливо. Сегодня позволялось поздравлять и дарить подарки только Энделлиону. Обычно после обязательной церемонии возложения цветов Ами со своим братом Норманом вытаскивали меня из дворца на ночные гуляния, и мы кутили до утра. Бунтарский побег сложно было назвать празднованием, но настроение поневоле поднималось от заботы друзей. Поэтому вместо грусти мое лицо озаряла благодарная и искренняя улыбка.
Внезапно в голову пришла забавная мысль. Я взял кубок с вином и вылил его прямо на съедобный цветок. От вида белой лилии, которая размывалась под напором красной жидкости, болезненный смех вырвался сам собой. Вот сейчас мы идеально дополняли друг друга. Я набрал пальцем крем, смешанный с вином, и слизнул его.
– Фу, гадость.
– Видела бы тебя сейчас твоя мать, и ее сердце не выдержало бы такого непристойного поведения!
От строгого отцовского голоса я по привычке вскочил на ноги и поправил одежду. Все же вести себя нахально перед королем совсем не хотелось.
– Не беспокойся, сын, сегодня забудем о правилах. – Отец подошел к столу и сел напротив меня. – Думаю, слишком поздно спрашивать, что я могу для тебя сделать.