Его губы касаются моей кожи.
— Думаю, мне нравится, когда ты так произносишь мое имя.
Непрошеный образ вспыхивает в моей голове — тело Адриана, прижатое ко мне, мои запястья прижаты к матрасу, и я, выкрикивающая его имя.
Нет, нет, не сейчас.
Не думай об этом сейчас.
Предполагается, что ты ведешь беседу.
Тем не менее, я позволяю себе примерно три секунды наслаждаться поцелуями с открытым ртом, которыми он осыпает мою шею, прежде чем оттолкнуть его.
И для этого мне требуется почти каждая капля моего самоконтроля.
— Я знаю, что ты делаешь, — говорю я ему, хотя мой голос определенно дрожит сильнее, чем когда мы начинали. — И мне это не нравится.
Все еще обнимая меня за талию, он спрашивает:
— И что это я делаю?
— Ты пытаешься отвлечь меня, — говорю я. — И это не работает.
Лгунья, шепчет тихий голосок у меня в голове.
Я делаю еще один шаг назад, благодарная, что он не следует за мной, и делаю глубокий вдох.
— Почему ты здесь, Адриан?
Он моргает, глядя на меня из-под длинных темных ресниц.
— Я же говорил тебе. Я соскучился.
Я поднимаю бровь.
— Ты так сильно скучал по мне, что даже не потрудился ни разу позвонить или написать сообщение.
— Ну, ты тоже не писала.
— Потому что мне хотелось побыть одной, — парирую я.
— Я дал тебе целую неделю свободного времени.
— Должно было быть три.
— Но я…
— Хотел поиздеваться надо мной, — вмешалась я. — Зачем на самом деле давать мне пространство, когда ты можешь просто притвориться, а потом появиться в последнюю секунду и вторгнуться в мой дом?
— «Вторгнуться» — это слишком сильно сказано, тебе не кажется? — Уголки его рта приподнимаются в улыбке, что говорит мне о том, насколько серьезно он относится к этому разговору.
Я качаю головой.
Вот как все это будет происходить?
Прекрасно.
Я натягиваю улыбку на лицо.
— Знаешь что? Нам не нужно об этом спорить.
— Ну, в этом ты права, милая.
— Хорошо. — Мой голос становится приторно-сладким. — Потому что, если ты не уйдешь прямо сейчас, я выйду из этой комнаты, начну рыдать и объясню своей матери, что ты мне изменил. Она сама вышвырнет тебя вон.
Наверное, приятнее, чем следовало бы, наблюдать, как веселье исчезает с его лица.
— Это правда?
— Да. — Я киваю. — И поверь мне — в мире не хватит подсолнухов, чтобы очаровать и вернуть ее расположение. Она презирает измену. За это следует благодарить целый арсенал дерьмовых бывших парней.
Адриан делает паузу, как будто обдумывает предложение, а затем говорит:
— Ну, я просто обвиню во всем гормоны беременности.
Я замираю.
— Что?
Он склоняет голову набок, его обсидиановые глаза сверкают.
— Как ты думаешь, насколько она была бы разочарована, узнав, что ты скоро станешь мамой-подростком?
Я знаю, паника, вспыхивающая в моей груди, — это именно та реакция, на которую он надеется, но я ничего не могу с собой поделать.
— Ты бы не стал.
— Я могу устроить такую же сцену, как и ты, милая, — отвечает он. — Важно только, кому из нас Мэй поверит первым.
Я хотела бы сказать "мне".
Я, как ее дочь, могла бы сказать, что она поверила бы мне, а не очаровательному парню, который вальсировал в ее доме двадцать минут назад.
И я не могу.
Потому что если есть что-то, что я понимаю в Мэй Энн Дэвис — помимо ее абсолютного отвращения к мошенникам, — так это то, что она в любой день недели она поверила бы слову очаровательного незнакомца, а не собственной дочери.
Черт возьми, Рик вбил ей в голову мысль, что я, возможно, подсела на наркотики, и потребовалось почти полтора часа, чтобы убедить ее в обратном.
И реальность этого высасывает из меня все силы для борьбы.
— Ты знаешь, — наконец говорю я. — Когда ты признался в своих чувствах ко мне, я пошутила, что у нас будут отношения, построенные на секретах и шантаже, но я не уверена, что на самом деле понимала, что это значило в то время.
— Ну, это не весь шантаж, — парирует он. — Может быть, только пятьдесят процентов.
— А если я хочу ноль процентов? Если я не хочу сидеть и ждать, что ты сделаешь, чтобы вывести меня из равновесия в следующий раз? — Я качаю головой, разочарование внезапно выливается из меня, как вода через прорвавшуюся плотину. — С тобой всегда борьба за власть. Это как… Я никогда не уверена, стою ли я на твердой почве. И какую бы позицию я ни заняла, мне приходится бороться за нее зубами и ногтями, потому что ты не желаешь уступать ни на дюйм.