Меня так и подмывает огрызнуться, что он не проявил такта, когда пролетел через всю страну и ворвался на встречу с моими родителями, но вместо этого я спрашиваю:
— А ты не беспокоишься о тактичности в Лайонсвуде?
Он пожимает плечами.
— Лайонсвуд другой. Люди знают, что там лучше не общаться с прессой, и мои родители мало верят слухам, которые они могут услышать о подружках или татуировках… — Его нос морщится от отвращения к последнему. — на званых обедах.
— Ну, ты мог бы сделать татуировку. Это не такой уж безумный слух.
Он усмехается.
— Я бы никогда не сделал татуировку.
Любое дальнейшее обсуждение этой темы прекращается в тот момент, когда лифт со звоном открывается, открывая отдельный вход в наш номер.
Срань господня.
Он входит.
— Ты должна простить меня за размещение. Варианты в Алабаме были довольно… — Он ставит наши сумки на бордовый шезлонг. — Ограниченные.
Я не отвечаю, слишком занятая изучением своего окружения, которое кажется каким угодно, но не ограниченным.
Люкс полностью напоминает старый склад или фабрику — высокие потолки, кирпичные стены и высокие стеклянные окна, которые пропускают в помещение достаточно естественного света, чтобы компенсировать угольно-черные светильники.
А еще к стене прикреплена картина.
Подпись: Эрик Клэптон.
Хочу, чтобы меня потянули за живот.
Я могла бы рисовать в таком месте, как это.
Вид на раскинувшийся Мобиль-Бэй прекрасен сам по себе, но если я прищурюсь, то смогу даже разглядеть несколько небоскребов в центре города, упирающихся в горизонт.
Вкратце, я представляю, что вдали я вижу не Мобиль, а другой город. Нью-Йорк, или Лос-Анджелес, или Чикаго. Где-нибудь, где полно народу и нескончаемый список дел.
Я могла бы принадлежать чему-нибудь подобному.
Я отворачиваюсь от окна, когда рывок становится почти болезненным, и тут же краснею, как пионы на прикроватной тумбочке.
Все еще склонившись над шезлонгом, Адриан наблюдает за мной с таким задумчивым выражением на лице, что я задаюсь вопросом, может ли он читать мои мысли.
Интересно, как я, должно быть, выгляжу в его глазах, пораженная теми же самыми вещами, которые он считает «ограниченными».
Если бы только я могла прочесть его.
Я прочищаю горло.
— Тебе не стоит извиняться.
Чтобы скрыть румянец, заливающий мои щеки, я захожу в ванную. Там есть душ на полную мощность и старинная черная ванна на подставке.
— Для чего угодно. Может быть, когда-нибудь снова, — бросаю я через плечо.
Он смеется.
— Твои рисунки прекрасны, милая, но я должен признаться… Это не то, что я представлял, что мы будем делать в гостиничном номере наедине, — доносится голос Адриана с другого конца комнаты, откуда я знаю, что он читает на кровати.
Я бесконечно благодарна, что из-за того, что мои ноги вот так перекинуты через бортик шезлонга, он не может видеть моего лица или румянца, который сейчас окрашивает его в розовый цвет.
Я кладу карандаш на наполовину законченный набросок осенней листвы Лайонсвуда и вздыхаю.
— Я знаю, но я должна закончить с этим. Прием заявок на поступление в Пратт скоро заканчивается, а мне все еще нужно внести последние штрихи в несколько работ для моего портфолио.
Это был один из немногих плюсов трехнедельного изгнания из Мобиля — уйма времени, чтобы сесть и доделать заявку в Пратт.
Наступает пауза молчания, а затем он говорит:
— Значит, ты твердо решили поступить в Институт Пратта?
Услышав этот вопрос, я выглядываю из-за бортика шезлонга.
— Конечно. Это одна из лучших художественных школ в стране. Почему ты спрашиваешь?
К моему удивлению, он закрывает свой медицинский учебник, встает и подходит, чтобы присоединиться ко мне в шезлонге. Я пытаюсь подвинуться и освободить для него место, но он просто хватает мои ноги и перекидывает их себе на колени.
— Я просто удивлен, вот и все. Я не думал, что ты из тех, кто кладет все яйца в одну корзину.
— Ну, они не все в одной корзине, — парирую я. — Я также обращаюсь к нескольким другим. Школа дизайна Род-Айленда, Калифорнийский институт искусств, Чикаго… — Я продолжаю перечислять их палец за пальцем. — Но Пратт — святой грааль.
Его пальцы начинают вырисовывать нежные узоры по бокам моих ног.
— А если ты не поступишь ни в один из них?
Я выпрямляюсь.