Это голод.
— Я чувствую желание. Это удовольствие — и не только мое, но и твое. Я ловлю себя на том, что думаю о том, какие звуки я мог бы извлечь из твоего тела. Я думаю о том, чтобы попробовать тебя на вкус. Я думаю о твоем рте. В частности, о твоих губах и о том, как они будут обхватывать определенные части меня.
У меня перехватывает дыхание.
— Это, конечно, банальные мысли, — продолжает он. — У меня есть и другие. Более темные, менее традиционные фантазии. Я думаю о том, чтобы использовать красные шелковые галстуки, чтобы связать тебя во всевозможных позах, а затем приготовить из тебя блюдо. Я думаю о том, чтобы купить тебе какое-нибудь дорогое, усыпанное бриллиантами колье, перед которым люди будут заискивать на вечеринках… и не подозревая обо всех этих темных, уродливых синяках, скрывающихся под ним. Я думаю о том, чтобы заставить тебя умолять. На самом деле для многих вещей.
Жар вспыхивает внизу моего живота, порочные части меня поют, что я нашла родственную душу — и желание, более сильное, чем я когда-либо чувствовала, охватывает меня.
Я хочу этого.
Может, мне и не стоит этого делать.
Эти несколько мрачные и необычные фантазии, но если бы я уже достигла точки, откуда нет возврата с Адрианом, чем то, что сдерживает меня от погружения в полностью?
Мое сердце колотится в груди.
— Думаю, мне бы понравилось все это, — говорю я хрипло. — Думаю, мне бы понравилось все. С тобой.
Это все, что ему нужно для разрешения.
Я лежу на спине, его тело нависает надо мной, пока он прокладывает дорожку нежных поцелуев по моей шее. Он уделяет особое внимание мягкой впадинке у моей пульсирующей точки, целуя и посасывая и…
— Ой! — Я выдыхаю. — Ты укусил меня.
Он улыбается мне сквозь кожу — во все зубы.
— Знаешь, я думаю, что у меня слабость к горлу, — смеется он, и его прохладное дыхание приятно покалывает пораженный участок. — Или, может быть, только твое в частности. Вся твоя жизненная сила находится прямо здесь. — Я ахаю, когда он облизывает полоску на моей сонной артерии. — Такая хрупкая. Посмотри, как трепещет твой пульс под моими прикосновениями. Это страх или возбуждение?
Мое сердце колотится так, словно пытается прорваться сквозь грудную клетку.
— Волнение.
— Ты не беспокоишься о том, что я могу сделать? Я могу решить внезапно перекрыть тебе кровоток здесь. — Он посасывает мой пульс, как будто пытается навсегда оставить свой след на самой нежной части моего тела. — Я мог бы даже перегрызть тебе горло.
Я резко вдыхаю. Он мог. Я знаю, что мог, и все же …
— Ты не сделаешь этого.
— Нет. — Еще один поцелуй моей нежной плоти, на этот раз легкий, как перышко. — Я не буду. — Он отстраняется, глядя мне в глаза. — Я бы никогда так не поступил.
— Даже если я попытаюсь вырвать твое? — Беззащитная и распластавшаяся под ним, наверное, это не самый умный вопрос, но что-то во мне внезапно умирает от желания узнать. Насколько снисходителен он был бы ко мне, прежде чем меня постигла бы та же участь, что и Микки? Или кого-нибудь еще, кто бросил бы ему вызов?
Он смотрит на меня сверху вниз, дымчатые глаза горят такой страстью, какой я никогда не видела.
— Моя жизнь уже принадлежит тебе, дорогая, — клянется он. — Так же, как твоя — мне.
Я чувствую, как тяжесть его слов оседает у меня в груди, укореняясь между легкими и сердцем, и желание прикоснуться к нему возрастает в десять раз.
Я тянусь к его свитеру, и он сразу все понимает, сбрасывая материал и обнажая гладкую, загорелую кожу, которая скрывалась под толстым кашемиром.
— Я хочу нарисовать тебя… — это первые слова, слетающие с моих губ, что, вероятно, не очень-то и грязно, но я ничего не могу с собой поделать.
Он прекрасен.
Слишком красив.
Именно такую обнаженную грудь оценил бы Да Винчи в своем стремлении к идеальной человеческой форме. Стройный и сильный, отточенный годами дисциплинированных тренировок, с элитной генетикой.
Когда я жадно обвожу каждую скульптурную выпуклость его живота, у меня руки чешутся схватить карандаш и воссоздать каждую черточку на странице. Тщательно зарисовать вены, разветвляющиеся на его предплечьях, как реки на карте.
Позже, говорю я себе.
Я могла бы часами блуждать взглядом по изгибам и впадинам его торса, но Адриан ловит мои руки — прижатые к его груди, к сердцу — и одаривает меня голодной улыбкой.
— Твоя очередь, милая.