Она качает головой.
— Нет. Все в порядке. Я хочу поговорить об этом, и я больше не могу говорить об этом со своими друзьями или семьей, так что… я думаю, мне это нужно. — Она пристально смотрит на меня. — И по какой бы причине ты ни последовава за мной, похоже, тебе это тоже нужно.
Я этого не опровергаю.
Она делает глоток кофе.
— Знаешь, у Микки раньше было много друзей, о которых он рассказывал. Он мог сказать только хорошее о Лайонсвуде и людях, которые туда ходили. Это было очаровательно… пока не перестало. Он отменял планы отредактировать английские газеты или забрать что-нибудь из химчистки, и я начала задаваться вопросом, почему так называемые друзья Микки относились к нему скорее как к дворецкому, чем как к приятелю.
Мне кажется неправильным соглашаться с ней и признавать, что Микки был лакеем, каким она его считала, поэтому я просто неловко киваю.
— Он был… очень увлечен своими друзьями.
Но она качает головой.
— Я в этом не так уверена.
— Что ты имеешь в виду?
— Этим летом все изменилось, — объясняет она. — Это было как… щелчок выключателя. Все отношение Микки изменилось. Он больше не любил Лайонсвуд, он ненавидел его. И он ненавидел всех, кто ходил туда. Он думал, что все они были избалованными богатыми детьми, которые не заслуживали того, что у них было.
На моем лбу появляются морщинки.
— Понимаю.
Такой смены отношения, которую описывает Лиз, я никогда не видела. Микки с удовольствием обедал с этими избалованными богатыми детьми до самой своей смерти.
— Я подумала, может быть, ему просто надоело выполнять чужие поручения, — продолжает она, — Но за пару недель до его смерти все стало… странным. Он начал говорить о будущем. Как нам не нужно было беспокоиться о деньгах, потому что он собирался позаботиться обо всем. Мы собирались устроить свою жизнь или что-то в этом роде. Это было странно.
— Он сказал, каким образом?
— Не совсем. Я спросила — поверь мне, — но он просто улыбнулся и сказал, что уладил это. Все ее лицо морщится. — Но чем ближе все подходило к… — Она сглатывает, как будто произносить это слово физически больно. — Я могла бы сказать, что он из-за чего-то нервничал, но не сказал, из-за чего. Он начал говорить мне, что все может пойти не так. Он настоял, чтобы мы перестали подписываться друг на друга в социальных сетях. Он не хотел публичного общения со мной, если ”все станет опасным".
У меня такое чувство, что я пытаюсь разгадать головоломку, в которой не хватает половины частей.
Я могу обоснованно предположить, что Микки нервничал из — за того, что Адриан причинит ему боль или убьет его — об этом прямо сказано в его собственном дневнике.
Что касается того, почему…
— Он действительно думал, что вы, ребята, будете обеспечены на всю жизнь? — Я спрашиваю.
Она кивает.
— Да. И не похоже, что у кого-то из нас куча денег. Мы оба принадлежим к среднему классу, но он вдруг стал таким уверенным в этом. Какая бы идея ни пришла ему в голову, он был уверен, что результатом станут тонны наличных.
Я не могу назвать случайную авантюру, которая поставила бы подростка в категорию «никогда больше не придется беспокоиться о деньгах».
По крайней мере, не законную.
Работал ли он на Адриана? Пообещал ли Адриан ему кучу денег за что-то?
У Адриана были бы средства для этого, хотя я не могу сказать, для какой особо опасной работы ему понадобился бы Микки Мейбл из всех людей, а затем убить его за это.
Это могло быть из-за неудачной работы.
Или шантажа.
Осознание поражает подобно удару молнии.
Шантаж.
Возможно, у Микки было что-то на Адриана, что-то, что, как он думал, он мог бы использовать для получения крупной выплаты от семьи Эллис.
И Адриан убил его за это.
— Ты в порядке? — Спрашивает Лиз. — Ты просто вся побледнела.
Я неуверенно киваю.
— Да, да. Нет, я в порядке. Просто все это так… тяжело.
— Ну, ты воспринимаешь это лучше, чем большинство людей, — говорит она. — Я рассказала своим родителям и друзьям, но они думают, что странное поведение Микки — просто доказательство того, что у него был какой-то маниакальный эпизод, кульминацией которого стало… ну, ты понимаешь.
— Ты сообщила в полицию?
Не то чтобы это имело значение.
— Я пыталась, — отвечает она, — сначала они не брали у меня показания, но я позвонила пару недель назад. Они сказали, что дело о самоубийстве было закрыто.
Конечно, они это сделали.