— Всё решила судьба. Не за меня. За Серафиму. Мою возлюбленную.
Лимит смолк. А диалог двух охотников превратился в монолог одного.
— Росскея — отвратительная страна. За долгие годы так и не смогла достичь маломальского уровня цивилизации. С момента падения Лимитерии она просела во всём, но особенно — в медицине. Практически все лекарственные препараты поступают либо из Лимитеры, либо из Эйрии. Это крайне дорогое удовольствие, — наёмник закашлял. — Серафима с самого рождения обладала слабым здоровьем. Я об этом узнал не сразу. Только тогда, когда у нас родилась дочка. Роды для Серафимы выдались тяжёлыми. Нужны были деньги. Очень большие. В ином случае она бы просто умерла из-за разрушенной энергетики.
У меня был выбор: спасать свою возлюбленную или смириться с её гибелью. Я поступил так, как считал нужным — стал наёмником. Это был единственный способ по-быстрому срубить большой куш. Проблема решилась моментально: Серафима быстро поправилась и вскоре выписалась из больницы. Со следующего заказа я получил бешеный гонорар и смог купить нам жильё. Жизнь более-менее выровнялась.
Ты прав, волонтёр: покинуть союз «Тигр» можно только в одном случае — вперёд ногами. Отныне, связав свою судьбу с ним, ты больше не волен за себя решать. Твою историю пишут руки Синдиката, не твои. Можно ли в бега податься? Наверное, да. Но скрываться придётся всю жизнь, а Майя… кхе-х… она была совсем ещё юной. И Серафиму я не хотел обрекать на вечное по миру скитание. Будь я один — точно скрываться бы начал. Но у меня была семья. Я был уязвим.
— Это — единственное, что у меня осталось из прошлой жизни, — Кузня вновь опустил взгляд на бандану. — Той жизни, в которой ко мне обращались по имени. Я в ней оставил всё. Даже их. Хе-х. Хе-хе-х. Эхехехе…
Наёмник смеётся — а по его щекам скатываются слёзы. Он больше не сдерживает чувств и позволяет им над собой контроль взять. Наконец, когда время пришло, ему можно поплакать. Перестать быть камнем, чьи края безжалостно сточила судьба.
Потому-то Кузня и брал один заказ за другим — ибо это был единственный способ заглушить боль. Алкоголь не помогает. Он только усугубляет и без того шаткое положение разбитой души. Не спасают и женщины, ибо в них маг воздуха видит ту, ради которой отважился свою жизнь обречь на вечную покорность. Не раз Кузня пытался покончить жизнь самоубийством, но револьвер постоянно отвечал ему щелчком. Это настоящая агония, с которой юноша жил, когда потерял свою семью. Он не сказал об этом напрямую. Сие и так ясно было.
— Был ли у меня другой способ расправиться с вами? Конечно, был. Не один и не два. Но я избрал этот. Эмоции подвели к нему, хе-хе, — продолжал говорить Кузня. — Я, как и ты, волонтёр — революционер. Мне стоило оставить Серафиму и Майю и уйти, как это делают мои коллеги, своим отсутствием спасающие своих близких. Я этого не сделал. Полагал, смогу управиться с двумя жизнями — и наёмником быть, и семьянином. Моя революция ничего мне не принесла, кроме боли.
Кузня перевёл дыхание, а затем посмотрел на проникшегося историей бесславного наёмника Хога.
— Ты инфантилен, волонтёр, но именно этим и сумел воззвать к моей душе. Навряд ли я решился бы в открытый бой выходить против кого-то из вас, не столкнись однажды на мосту с тобой. Я знал, что, скорее всего, погибну в этой схватке — потому и вышел. Хотел посмотреть, как далеко готова зайти Доля, дабы жизнь мне сохранить. Наконец-то она оставила меня в покое. Спасибо тебе, волонтёр!
Наёмник протянул руку, которая держала бандану, Лимиту.
— Мне она больше не нужна. В удаче отныне я не нуждаюсь. Но ты, волонтёр… кха-х… пусть она будет с тобой. Сбереги её, пожалуйста. Не хочу, чтобы она исчезла вместе со мной. Пусть подарок Майи теперь оберегает тебя. Тебе… кхе-кхе… действительно есть, что сказать этому миру… в отличие от меня.
Сейчас Хогу идея приватизация чужой вещи уже не казалась хорошей. Ведь бандана эта — не просто прикольный аксессуар, а сакральное наследие, которое Кузня берег до последнего. И Лимит не прикоснулся бы к ней, не попроси сам наёмник её забрать. Потому парень подошёл к побеждённому врагу, после чего скрепил свои ладони с его, одновременно и руку ему пожимая, и принимая воистину ценный подарок.
— И… это… кхе-х… как тебя хоть зовут? — слабо усмехнулся Кузня. — А то я всё волонтёром тебя величаю.
— Хог, — тихо промолвил лимитер.
— Хе-х. А меня… Янзук.
Лимит остался в этой комнате один. Он продолжал держать кисть руки врага в своих ладонях, при этом понимая, что та больше никогда не сожмётся. Кузня умер с улыбкой на устах — избитый, покорёженный жизнью, измученный последствиями собственного выбора.