Антонов (проникновенным голосом). Это тебе, Ксаночка, Бог даст, когда-нибудь весело будет вспоминать. А я не жилец на этом свете! Еще годик-другой, может, и протяну...
Ершов (радостно). Может, и того не протянете. Старому человеку долго ли умереть?
Антонов (с неудовольствием). Мне пятьдесят пять лет.
Ершов. Я думал, вам больше.
Ксана. Папочка, вы на моей памяти говорите лет двенадцать, что вы не жилец на этом свете. И мама рассказывала, что вы ей это всю жизнь говорили. А на самом деле, папочка, вы здоровы как бык! Не сердитесь. (Снова его целует.) Десять дней под дождем ехали в телеге, и хоть бы вы насморк схватили. ( Смеется.) Василий Иванович, а долго, вы думаете, немцы нас здесь продержат?
Ершов. Ровно столько, сколько им вздумается.
Ксана. Ну, все-таки?
Ершов. Порядок такой: комендант обо всех нелегально прибывших посылает запрос немецкому командованию в Киев. Оттуда и приходит ответ... Если приходит.
Антонов. А бывает, что отказывают?
Ершов (с удовольствием). Сколько угодно.
Ксана (с ужасом). И что же тогда?
Ершов. Тогда комендант отсылает под стражей обратно, за красные огни.
Ксана (так же). За какие красные огни?
Ершов. А вот посмотрите. (Подводит их к левому окну.) Видите, горит линия красных фонарей, Это граница. За ней товарищи.
Ксана. Граница! Как близко! А нам казалось, что мы еще с четверть часа ехали в тележке, после того как перебрались через границу...
Ершов. Ну да. Вы доехали до немецкого кордона. Он вот где. (Ведет их к окну в правой стене.) Видите? Там вас задержали и привели сюда, в чистилище, к коменданту.
Антонов. Значит, это здание помещается между двумя кордонами?
Ершов. Наше местечко маленькое и поганенькое. Во всем местечке только один большой дом, вот этот, где мы сейчас находимся. Естественно, немцы его и реквизировали для комендатуры. Дом окружен садом, за ним идет пруд. Поэтому их кордон проходит не на самой границе, а подальше. Но тут, разумеется, уже украинская земля. Иными словами, тут единственные хозяева — немцы.
Антонов. Тяжело русскому человеку видеть на своей земле немцев, но я прямо скажу: увидел я после товарищей этого коменданта в германском мундире и чуть не заплакал от радости...
Ксана. Папа, это стыдно говорить!
Антонов. Знаю, что стыдно, но мне Бог простит после всего того, что мы пережили. (С нежностью.) Патриоточка ты моя!.. Здесь я по крайней мере за тебя спокоен. Ведь я ночей не спал: что я сделаю, если в избе попадутся негодяи. Ведь я старик и оружия у меня нет.
Ксана. При нас был Иван Александрович!
Антонов. Да что же он мог бы сделать? Ну да что об этом говорить… Ведь тут порядок?
Ершов (видимо неохотно). Пока порядок... Может, скоро будет и беспорядок.
Ксана. А кто этот комендант?
Ершов. Капитан фон Рехов, немецкий фон-барон. Он тут царь и бог. Других офицеров нет.
Антонов. Порядочный человек?
Ершов. Повесить его не мешало бы, но человек он как будто порядочный. Или ловко прикидывается порядочным.
Ксана. Так за что же повесить?
Ершов. А я, барышня, делю всех людей на два разряда: одних достаточно повесить, а других надо посадить на кол. На кол с перекладиной, как турки сажали.
Ксана (хохочет). Разве что так!.. Он красивый, ваш комендант.
Антонов. Со мной он сначала был сух и вежлив, но потом, как увидал Ксаночку, вдруг стал чрезвычайно любезен.
Ершов. Он немец сентиментальный.
Антонов. И по-русски он прекрасно говорит.
Ершов. Еще бы, ведь он учился в русской гимназии. Поэтому его и назначили в эту дыру комендантом. Да еще для отдыха: если не врет, был тяжело ранен.
Ксана. Неужели? У него на груди крест. Это, верно, их Железный крест?
Ершов. Ну да... Верно, связи есть, оттого и дали.
Антонов. А вы, значит, хорошо его знаете, коменданта?
Ершов. Знаю, конечно. Чуть не каждый вечер заходит ко мне поболтать, надоел хуже горькой редьки. Ведь в нашем местечке нет ни одного образованного человека. Немцы все солдаты или унтера. А фон Рехов — природный говорильщик, вот он ко мне и ходит. Одно хорошо: его незачем слушать, он сам себя слушает.