Саломея пробовала даже ворчать на «господина капитана», но Евгений быстро раскусил ее напускную строгость. К тому же и ее супруг тоже не отирался дома, ему тоже не хватало времени: он с утра до ночи пропадал в мастерских, которые силами таких же вот пожилых трудяг, как он сам, срочно восстанавливались.
На счастье, в этот раз Евгений застал мужа Саломеи дома — тот заскочил пообедать. Они без труда объяснились по части воды: хозяин говорил по-русски. Вода тут же была подана. Евгений сбросил китель. С хозяином дома он по-настоящему и виделся-то всего второй раз.
Евгений взбил мыло и с блаженством намазался. В зеркале он увидел свою кудлатую голову с торчащими розовыми кончиками ушей и пенными щеками и седую шевелюру стоящего за спиной старика. Только теперь он подумал о хозяине как о старике, присмотрелся внимательней и невольно сравнил с собой. Их глаза встретились, старик понял, что капитан рассматривает его.
— Я есть пожилой, — кивнул он.
— Нет, почему же… — замялся Евгений.
— У нас имел мальчик. И девочка.
Старик вздохнул. Евгений заметил, как скосились глаза его в сторону, и повернул голову. Слева, на полосатых обоях, он различил выцветшее овальное пятно.
— Где он? — осведомился Евгений, догадываясь, что значило пятно на стене и кому принадлежала эта комната.
Старик принялся взволнованно объяснять что-то, мешая русские слова с литовскими, но Евгений все же разобрал: по всей улице квартировали немцы, и держать на стене портрет мальчика в русской военной форме было бы безрассудством; но теперь они с Саломеей решили водворить фото на место, хотя это не первая забота, главное — они не знают, где их сын, он ушел в сорок первом…
Евгений даже перестал скоблиться и вместе со стулом повернулся к старику. В его взгляде он прочитал еще что-то невысказанное, тревожное и спросил:
— Осталась девочка? — Эту девочку лет восьми Евгений видел и вчера, и сегодня и никак не понимал — дочь это или внучка. — Вы не боялись при немцах?
— Ньет, — ответил старик. — Мы есть свое отечество.
— Да, да… — согласился Евгений. Он машинально подставлял ладонь, ловил сползающие с подбородка хлопья и вытирал ладонь о штаны. Старик отрешенно глядел куда-то сквозь Евгения, и казалось, сквозь стену, а Евгений так же невидяще устремил взгляд мимо старика.
— Вы оставлять город? — спросил старик.
— Кто сказал? — опомнился Евгений.
— Люди…
— Нет, нет! Чепуха! Че-пу-ха… — раздумчиво повторил Евгений и заторопился, вспомнив, что его с ротой ждет ночное минирование на артпозициях. Однако он думать не думал о каких-либо сложных последствиях предстоящего сражения и уверенно добавил: — Об этом нечего рассуждать. Вперед идем.
Старик как будто успокоился, с извинением вышел за дверь, но через минуту вернулся и несколько церемонно протянул Евгению небольшую коробочку. Евгений мокрым полотенцем обтер лицо, на шее показалась кровь, он порезался, и старик сказал:
— Этот не зарежет.
Евгений открыл коробочку, в ней лежала безопасная бритва. Он хотел отказаться, но понял, что отказ от подарка обернулся бы непоправимой обидой для пожилого человека, ждущего домой — на последнем году войны — родного сына.
— Спасибо, — сказал Евгений.
В баню он не успел. Когда он облачился в китель и начал прощаться со стариком и его женой, над городом завыла сирена; к ней сейчас же присоединился отдаленный гул, а по соседству в мастерских заныл рельс. На пороге вырос посыльный. Евгений козырнул и выскочил из комнаты.
Пожилая чета поняла все без слов. Старый литовец рысцой потрусил к веранде, вывел дамский велосипед, Евгений без колебаний схватил руль, и старик уже вдогонку крикнул, чтобы он прислонил велосипед к какому-то там крыльцу…
Тревога оказалась ложной. В небе действительно плыли бомбовозы, но свои. Евгений выкатил с ротой на северо-западную окраину, где их тотчас и обстреляли.
Согнав машины на жнивье, он укрылся от налета за пригорком и напрямик вывел колонну к небольшому, прилепившемуся за обратным скатом хутору.
Заброшенный, бесхозный хутор встретил саперов мычанием, кудахтаньем, хрюканьем и голодным визгом всевозможной живности. В нечищеных загонах и по двору метались недоеные и некормленые коровы, грызлись хряки, носились куры. Подоспевший на первой машине Евгений тупо уставился в прислоненный к ограде дамский велосипед. Что-то знакомое померещилось ему в этом велосипеде, но отвлекаться было недосуг. Он распахнул ворота — для грузовиков, — и тотчас же со двора вырвалось и понеслось к видимым отсюда окопчикам стадо свиней, по стаду со стороны немцев издали запустили из автомата, очередь с присвистом стебанула по хуторским постройкам, и саперы с руганью повалились через борта. Грузовики попятились в тень ближних деревьев.
В это время первый эшелон наших бомбардировщиков скинул свой груз, на северо-западе загрохотало.
— Накрыли! — сказал Янкин. После бани он был еще распаренный и благодушный.
Бомбили, по всей вероятности, скопление немецких войск в ближнем оперативном тылу.
Самолеты шли волнами, и в их гуле почти целиком пропадали голоса вражеских зениток. Вслед за бомбовозами проплыли шумные штурмовики, они летели и без того низко, а возвращались уже над самой землей. В их темных плоскостях светились рваные дыры.
— Взять по четыре мины! — приказал Евгений.
Минут через двадцать саперы достигли района артпозиций.
Противотанковые пушки разметнулись по широкому скошенному полю, его желтизна на левом фланге была очерчена ровной полосой зеленых лип. За придорожными липами, между крон, золотилось такое же отлогое поле, и ничего на нем, кроме гладкой желтизны, не выделялось. Обтянутые масками окопы с едва приметными краюшками орудийных щитов, мелкие, тоже крытые сетками пехотные траншейки, командно-наблюдательные пункты, даже голые, как всегда плохо замаскированные щели связистов — ничто не бросалось в глаза за дальностью расстояния. От этого казалось, что местность за дорогой не входила в район военных действий, а вся оборона ограничивалась полоской одноцветных и одинаковых ростом, будто нарисованных, деревьев.
Евгений обвел взглядом сектор обороны и убедился, что первая траншея выдвинута несколько вперед. Здесь же, за длинным и пологим обратным скатом, наспех посажен артиллерийский заслон — в расчете на танковую контратаку противника. Выбранная пехотой открытая позиция показалась Евгению неудачной. Так оно, по сути, и было: наши наступающие части просто не смогли продвинуться дальше и закрепились на достигнутом рубеже.
Разглядев лежащий на земле провод, Евгений быстро и безошибочно добрался по нему до командира противотанкового дивизиона. Вместе с артиллеристом на НП сидел командир подвижного отряда заграждений, незнакомый Евгению инженерный лейтенант.
— Действуй, сапер… Перед тобой весь мой сектор… — Артиллерист поднялся с земляной приступки к неглубокой щели и провел рукой справа налево. Евгений машинально повернул голову, и в его зрительной памяти опять же обозначились четче всего дороги с липами на правом и на левом фланге. Дороги расходились двумя лучами, уводили взгляд куда-то вдаль.