За десертом, со стаканом гоголя-моголя в руке, Муся убедительно разъяснила маме, почему ее волнения напрасны; сообщила, что Падалки уехали в Гурзуф и пора брать отпуск, что появились в продаже босоножки на пробке, что время доставать новый купальник, что…
— Перестань, стрекотуха… — оборвала ее мать. — От твоих деклараций голова болит.
— Мам, Евгений смешной в форме? — без всякого перехода спросила Муся.
Юрий Петрович только шелестнул газетой, а Галина Тарасовна, мельком глянув на дочку, сказала:
— Парень как парень.
— Командир полка, нос до потолка! — рассмеялась Муся.
— Напиши ему.
…Юрий Петрович вернулся к действительности и глянул через парковую решетку на улицу. По мостовой катили военные грузовики, бойцы пели. Их молодые, красные от натуги и возбуждения лица мелькали между кронами каштанов.
Машины мелькали, и в каждой пели немного по-своему. Юрий Петрович и Владимир проводили глазами последний автомобиль. В стороне от аллеи, у фонтана, по-прежнему бегали с обручами дети.
А война уже полыхала…
— Тебе когда? — с напускным спокойствием, словно о чем-то незначительном, спросил Владимир.
— Завтра.
— Не тужи: до неба высоко, до фронта далеко! Пока-а дойдет очередь…
— Вчера — как знал, — задумчиво говорил Юрий Петрович, глядя куда-то мимо Владимира, — перебрал ноты, книги, карточки… Попалась карточка: дети на орехе. Помнишь, у стариков?
Владимир вздрогнул, у него подкатил ком к горлу. Не говоря ни слова, он повернулся и пошел, Юрий Петрович окликнул его, но он не слышал…
Эта фотография — Владимир подсаживает на орех Мусю, Костика, Женю — напомнила ему многое… Это было еще до переезда в Киев, тогда Владимир только-только начал всерьез засматриваться на Ольгу и сошелся с ее братом Павлом. В те времена он был еще вольным казаком и любил побаловаться ружьишком, хотя с некоторых пор все чаще вместо охоты наведывался к Спысам.
Он и в тот раз заявился к ним в охотничьих доспехах.
— Здравствуйте, мамаша, — сказал он, притворяя за собой калитку. Услышав его голос, Прохоровна с досады всплеснула руками: она давно приметила его маневры вокруг дочки.
— Павло дома? — спросил Владимир, поправляя на груди дробовик.
— Нужен он тебе как собаке пятая нога…
В комнате, не зная, как распорядиться временем, скучал Павло.
— Заходи-и… — встретил он приятеля, не отрываясь от ленивца-диванчика. — Ты, брат, настоящий… охотник…
— Может, составишь компанию?
— Сроду не стрелял! Оружие огрубляет человека.
В комнату ворвался Женя. Скользнув восхищенным взглядом по ружью, он заторопил:
— Скорее, дядя Павло! Нас будут снимать!
Павло зевнул и неторопко поднялся.
— Чем старая недовольна? — спросил Владимир.
— Не обращай внимания.
— Рад бы… Старый как?
— Бухикает.
— А Ольга?
— Ольга? — Павло покосился на Женю. — Цветет.
— Да, цветок…
Послышались шаги, скрипнула дверь, и вошел Юрий Петрович. В руке у него была палка от серсо. За ним вслед влетела Ольга.
— Здравствуйте, Юрий Петрович! Здравствуйте, Ольга Захаровна! — повернулся к ним Владимир.
Наступила неловкая пауза. Чувствовалось, Юрий Петрович силится вспомнить, кто этот охотник, которого он определенно видел где-то, но Владимир сам пришел на помощь — сказал, что приезжал когда-то по делам в Киев вместе с Викентием Станиславовичем. Юрий Петрович вспомнил, как пришлось в полночь укладывать нежданных гостей, этот случай почему-то был сейчас ему неприятен.
— Вот ты где!.. — Юрий Петрович взял Женю за руку. — Пойдем.
Владимир спросил у Ольги о здоровье мужа. Ольга не успела рта открыть, за нее ответил Юрий Петрович:
— Викентию нужно спокойствие.
Вечерний чай затянулся, и Ольга отвела Женю в постель.
— Горе мое! Где ты ногу расшиб? — допытывалась она. — Сейчас йодом…
— Не хочу! Аиста кормил… Он полетит? — отрывисто говорил Женя, обнимая мать.
— Полетит. Спи, милый, спи… — Ольга поцеловала его.
— Мам… он сказал, ты цветок.
Ольга смутилась. Стараясь не глядеть на сына, спросила:
— Кто — он?
— Дядько Володя!
— Придумал же… Ну, спи… — ласково повторила она, безотчетно вслушиваясь в свой голос и поглаживая подбородком волосы на голове притихшего мальчика.
Уложив Женю, Ольга не вернулась к столу. И сдерживало ее не столько вызванное приходом Владимира смятение, уже замеченное, как ей казалось, всеми, сколько внутренняя легкость и приподнятость. Состояние это казалось Ольге неприличным, порочащим ее как женщину и мать. Однако чем строже запрещала она себе думать о Владимире, тем привязчивей была мысль о нем. Веселый и непосредственный, Владимир всякий раз вызывал в душе Ольги смятение и какие-то неясные мечты, предчувствие иной жизни… Она машинально сняла сережки — подарок Викентия, — бесцельно повертела их в руках и положила на комод. Потом долго смотрела на засыпающего сына, вновь и вновь сравнивая его черты с отцовскими. Сонный, уже с закрытыми глазами, Женя заложил кулачок под подушку и всхлипнул.
Постепенно Ольгу охватывала тяжелая истома. Ольга бессознательно вслушивалась в ночную тишину. Что-то тревожное чудилось ей в затемненном, лишенном звуков доме; она не понимала, что именно, и продолжала сидеть у постели сына. Пухлая ночная тишина вырастала, ширилась, у самой головы Ольги что-то тоненько журчало и переливалось, в воздухе будто носились какие-то прозрачные пузырьки. Она прислушалась — Женя дышал ровно. И тогда, пересилив слабость, встала и бесшумно вошла в спальню.
Викентий Станиславович тоже уже спал. В углу чуть светил загороженный платком ночник. Убрав стопу исписанных листов, Ольга села на стул возле кровати мужа и уставилась в темный угол. Думать о чем-либо она была не в силах. Какие-то бессвязные, отрывочные картины рисовались ей. Вот она маленькая девочка в красном платье, к ней подступает злой гусак; вытянув шею, хватает за подол… Испуганная девочка рванулась, в клюве страшной птицы остался красный клок материи… В испуге Ольга открыла глаза. Нехорошее предчувствие охватило ее, она перевела взгляд на спящего. Горбоносый профиль Викентия застыл в недвижности. Преодолев страх, Ольга наклонилась к нему. Дыхание не прослушивалось… Опрокинув стул, Ольга кинулась за шприцем.
Вошедшая первой в комнату Прохоровна сняла со стены зеркало. Нагнулась к Викентию. На пороге стоял Юрий Петрович, он поддерживал Ольгу.
— Плачь, дочка. И бог на всех не угодит… — тихо сказала Прохоровна.
После встречи с Юрием Петровичем Владимир, сам того не замечая, по-иному взглянул на события. По дороге домой он никак не мог отделаться от вопроса: почему немцы долетают до Киева?
Дома неожиданно оказалась Ольга. Неожиданно потому, что по заведенному порядку она в свободные от дежурства дни с утра до вечера пропадала в институтской библиотеке или в клинике. Дома ее обязательно что-нибудь отвлекало, занятия комкались: приходил Женя, уходил Женя, нужно начистить картошки, нужно еще и еще что-нибудь.