Утро над рекой занялось чистое и светлое. Вода за ночь успела облизать подпаленные взрывом, рухнувшие пролеты. Под берегом вразнотык торчали изломанные сваи, прогоны, доски настила. Между размочаленными торцами бревен, приваливших затопленный фашистский танк, просвечивал противоположный берег; наискосок от упавшего моста в утренней синеве пучилась побитая, омертвевшая высотка. Евгений поднялся на локте и поначалу несмело и удивленно, потом с радостью осознал: жив! Но тут же его радость и угасла: в двух шагах лежал недвижный Бойко.
Похоже, как швырнуло ротного взрывом, так он и остался лежать на боку, упрятав лицо в зеленую подстилку и поджав колени. Его правая рука в мокром, кровяном рукаве была неестественно вывернута.
Евгений подполз к нему.
— Виктор Федотович! — впервые назвал он командира роты по имени-отчеству.
Бойко не отозвался. Евгений перевернул его на спину. Из разорванного рукава ткнулась в траву белая зазубренная кость. Евгений приложился к груди Бойко, но ничего не услышал. То ли действительно сердце не билось, то ли Евгений оглох от взрыва. Его тошнило. Минут пять он набирался сил, потом встал. Сняв с Бойко каску, потащился к воде. На ногах Евгений почувствовал себя уверенней — он подошел к какому-то обломку в камышах, встал на него и зачерпнул каской.
Почти над головой держался уцелевший береговой пролет, с него свисали лошадиные копыта; за перилами виднелась вся туша и опрокинутая повозка. Евгений попил, зачерпнул еще и побрел назад.
— Виктор Федотович… Виктор Федотович… — машинально твердил он, брызгая раненому на лицо и стараясь влить воду в стиснутый рот. Лицо у Бойко было в ссадинах.
За поймой раздалось несколько выстрелов, однако Евгений не обратил на них внимания: он упрямо силился вернуть к жизни ротного. Отчаявшись, Евгений достал саперный нож и попробовал лезвием разжать Бойко зубы. Но из этого тоже ничего не вышло: руки тряслись, и он боялся порезать ротному губы. Наконец Евгений потер ему уши, и тот открыл глаза.
— Где я? — спросил Бойко.
Евгений вновь принялся брызгать водой ему на лицо. Где-то настойчиво постреливали.
— Нас… двое? — спросил Бойко, не дождавшись ответа.
— Двое.
Они прислушались.
Нужно было что-то делать. Открытая рана Бойко требовала хоть простейшей обработки. Евгений снял с себя рубашку, надрав лоскутков, попробовал связать перебитую руку, но она держалась на клочке кожи, вывертывалась из повязки и причиняла раненому невероятную боль.
— Режь… режь! — стонал Бойко.
Евгений не осознал еще, что рука у того потеряна. Не слушая мольбы и угроз, он старался оттащить Бойко от берега. Тот помогал ему ногами, и оба помалу двигались в густой траве к террасе. Бойко весь был в поту. Вывернутая и распухшая рука волочилась за ним.
За полчаса они преодолели лишь около двух метров и поняли, что на обрыв им не взобраться.
— Режь! — фальцетом выкрикнул Бойко. Он смерил Евгения взглядом и перевел глаза на свою руку. На желтый, помертвевший палец села муха. — Режь… — повторил он уже спокойней, и Евгений почувствовал, как горло ему перехватила спазма. Резать? Несколько минут он сидел возле Бойко, тупо уставясь на него и не представляя, как он это сделает.
— Женя… Ну, Женя…
Крутов еще раз сходил с каской к реке. Достал нож, поштыковал лезвием землю. Размотал окровавленные тряпки. Бойко прикрыл глаза.
Перебитая рука едва держалась грязным лоскутом кожи. Евгений протянул нож и обрезал его. Зачерневшая рука осталась на траве. Евгений обмыл и замотал культю остатками рубашки.
Евгений покосился на Бойко. Тот лежал устало и тихо.
— Женя! — шевельнулся он наконец.
— У?
— Идут…
Слова Бойко донеслись, казалось, откуда-то издалека, Евгений не сразу вник в их смысл. Но вот над обрывом зашелестел бурьян. Евгений поднял пистолет. Сверху через головы лежащих протянулась длинная тень.
Послышались голоса:
— Уж искали, искали…
— Еще гляди!
Евгений воспрянул духом — свои, родные: Наумов, Буряк, Янкин. Через миг они скатились вниз. И пока бойцы ладили из подручного материала носилки для Бойко, сержант рассказал, как героически вел себя Туркин да как пристали к ним трое новеньких, из отходящих бойцов, и среди них длинный, чудаковатый, по фамилии Дубак. Евгений узнал его: это он пытался в самый неподходящий момент — на мосту — доложить что-то об окружении полка.
— Разрешите в вашу часть, — подошел ближе Дубак, поднося к каске ладонь и глядя куда-то между Евгением и Бойко.
— У нас — взвод. Оставайтесь, — ответил Евгений, так как Бойко лежал в забытьи и в разговоре не участвовал.
— Я из пехоты, — на всякий случай уточнил Дубак и отступил в сторону.
Скоро носилки были готовы. Бойко понесли. Евгений с Буряком шли следом; сержант рассказывал, как взвод оборонялся по реке и не пустил на восточный берег немецкую разведку. У Евгения еще шумело в голове, он слушал невнимательно, ему казалось, что он уже знает все это. Он помнил, как летели они с Бойко с моста, и не представлял только последнего «кадра» — как падали. Буряк утверждал, будто оба они — саперы видели — упали в реку, и потому их искали чуть не всю ночь в воде. Особенно после того как немцы внезапно оставили берег и убрались со своими танками. Буряк еще доложил, сколько во взводе убитых и раненых. Слушая его, Евгений глядел на Бойко и не мог вспомнить, захоронил ли его руку.
Саперы с носилками зашли в кустистый ложок и остановились.
— Кладите комиссара в тень, — сказал Дубак: из разговоров он знал, что Бойко — бывший политработник.
С этой минуты бойцы утвердили раненого Бойко в высоком звании комиссара. Осунувшийся, почти в беспамятстве, он внешне не среагировал на реплику новичка.
— Где мы? — спросил он.
— В овраге, — ответил Евгений.
— А полк?
— Не знаю… Разведку нужно…
Держалась ли на этом участке сплошная линия фронта или же после контрудара образовался слоеный пирог, в котором перемешались свои и чужие, — трудно было судить. Одно знал Евгений: его взвод — боевое подразделение и он будет действовать, выполняя воинский долг до конца.
По звукам — бой удалился к северо-востоку, хотя постреливали и в других направлениях. Из оврага ничего не просматривалось. Саперы толпились вокруг носилок с Бойко, тут же стояло несколько примкнувших к саперам пехотинцев, и среди них длинный Дубак.
— Пойдете в разведку, — повернулся к нему Крутов и не мешкая поставил задачу.
Дубак повторил приказание и, забрав свою пехоту, ушел.
Усталые саперы сидели вокруг носилок и курили. Недвижный, горячий воздух окутал их. Евгений сориентировался: ложбинка вела куда-то в степь. Поодаль торчали столбы с чашечками, и он молча зашагал меж кустов, пока над головой не запели уцелевшие провода. Будто привязанный, Евгений тянулся за ними взглядом и думал уже о делах: больше всего сейчас его заботила связь.
Разведчики вернулись к вечеру. Никаких своих частей поблизости они не нашли. По дорогам двигались немецкие колонны, катились тылы, штабы и охранные подразделения. Кое-где по оврагам да лесным опушкам пробирались разрозненные группы красноармейцев; они нападали на немецкие подразделения и обозы. То в одном, то в другом месте разгорались стычки.