«Ку-гу… ку-гу…» — раздалось вдруг.
Евгений, ощутил холод меж лопаток. Плач шел откуда-то сверху; Евгений не сразу сообразил, что это сова; голос ночной птицы был неприятен, и он, не оглядываясь, пошел прочь. Попробовал различить в темноте стрелки на часах, но не смог и забеспокоился.
При выходе с кладбища, в кустах возле дороги, Евгений наткнулся на какого-то человека, резко схватился за кобуру.
— Кого тут носит?
— А ты кто таков?
Это был толстомордый старик, от него несло перегаром, и Евгений вдруг узнал: лавочник. Тот ошалело вглядывался в лицо Евгения.
— Не узнаете?
— А-а-а… сынок покойного Станиславича…
На какой-то миг Евгению привиделось, что лавочник напружинился и готов броситься на него. Евгений невольно отступил, и это заметил старик. Он успел разглядеть на боку у Евгения кобуру, и хмель с него как рукой сняло. Он елейно проворковал:
— Добрый вечер…
Они стояли лицом к лицу. Евгений понимал, что перед ним недруг. Однако он сдержался и сказал:
— На могилу наведался…
Лавочник уже понял это, потому что сочувственно покивал головой. Он поднял руку, взялся за подбородок.
— К родителям… Как же, надо… — Лавочник неопределенно показал рукой. — Брательник ваш, Константин, здеся. Так что оба-два…
Евгений не сразу уловил, куда тот гнет, и простодушно ответил:
— Знаю.
Но это не сбило с толку лавочника: старый лисовин знал, что внуки Захара Платоновича не одного поля ягоды. И он переменил разговор.
— К деду наладились? — Евгений вздрогнул. Словно видя его опасения, лавочник успокоил: — Браток ваш у сынка мово. У Вадима. Помните?
— Помню. А вы откуда? — спохватился Евгений.
— Да тут, словом… друзяка тут… — мямлил подгулявший лавочник. Он махнул рукой куда-то за кладбище. И все, что он говорил, было сущей правдой, за исключением того, что «друзяку» звали Оксаной. Не мог же он открыть юнцу, что навещал вдовушку, свою давнишнюю привязанность. К тому же Оксана гнала добрую горилку, и хаживал к ней не один лавочник.
— Из гостей, значит?
— А то ж…
Где-то вдали рассыпались выстрелы. Евгений понял, что это работа Бойко. Тем часом лавочник пугливо крутнул головой и заспешил:
— Пойду… А вы порадуйте дедушку…
Султан узнал Евгения, кинулся ему на грудь. «Дурак, дурак…» — отбивался Евгений, стараясь успокоить собаку. Он поднялся на завалинку, заглянул в щель меж створками ставней. На дальней стене увидел знакомую рамку — в виде спасательного круга. В рамке красовался в белом полуфлотском картузе молодой Захар Платонович. Пониже, на диванчике, кряхтел с книгой в руках всамделишный, живой дед. Больше никого в доме не было, Евгений постучался.
Сумбурный у них вышел разговор. Дед от радости не знал, куда посадить внука. Чутье подсказало ему, что Евгений заскочил тайком, а это уже говорило само за себя. Он с ходу стал ругать новые порядки, Павла с сыном, живодера Журбу, лавочника. Поостыв, глянул на ходики и с сожалением сказал, что может заявиться Павло или Костик. Костик, по словам деда, переведен полицаем в Вишенки, но часто навещает старых дружков, особенно Вадима…
Евгений коротко поведал деду о своих приключениях, сказал, что будет пробиваться к фронту, и передал разговор с лавочником. Пожаловался также на трудности с продуктами и размещением раненых.
Захар Платонович выслушал, задумчиво переспросил:
— Через фронт? — И напоследок наказал проведать Нечипора.
Евгений, помня, как недобро отзывалась хозяйка хутора о вишенском старосте, усомнился в дядьке, во дед твердил:
— Не слушай, то поклеп, он придумает что-нибудь… — Дед улыбнулся в усы, добавил! — Выдумщик! То кабана заколол — в начале коллективизации, был грех, и мясо протухло… то привел корову — прятать, господи прости… Да ты помнишь ли?
Евгений кивнул: еще бы…
Нечипора принесло в тот раз на виду у всех, средь бела дня. На привязи за санями ступала злополучная корова.
Вышедший во двор Захар Платонович не сразу смекнул, что там за корова.
— Купил? — беспечно спросил он.
— Х-хэ… — усмехнулся Нечипор. — Продаю. Ставь в сарай, хозяином будешь!
— Ну да, ну да… — растерянно повторял Захар Платонович, однако отвел буренку в сарай.
Нечипор полез в сани, вытащил из-под соломы запотевшую бутылку. Передав ее Захару Платоновичу, сказал:
— Я сейчас…
Ему хотелось глянуть хозяйским глазом, как поставлена его корова. Проводив нетерпеливым взглядом свата, Нечипор вошел в полутемный сарай, поворошил сено, оглянулся. В дальнем углу, возле насеста, он увидел Женю с Костиком. Хлопчики неловко, по-птичьи, примостились на длинной, засиженной курами лавке и молча глядели друг другу в остановившиеся зрачки. Сонные куры сидели на жердях, беспокойно вытягивая головы.
— Вы что там мерзнете? — спросил Нечипор.
Ребята все так же молча глядели друг другу в глаза. Нечипор тронул Женю за рукав:
— Или спать с курами настроились?
Видно, молчать было уже невмоготу, и. Женя, протирая рукавом заслезившиеся глаза, сказал:
— Мы пробуем гипноз!
— Вон что… Так вы б не так!
— А как?
Нечипор протянул руку, снял с насеста сонную курочку и уложил птицу спиной на лавку. Через полминуты хохлатка лежала не шевелясь, с безжизненно свешенной головой.
— Фокус-мокус! — объявил он. — Гипноз…
Нечипор ушел, а ребята остались в сарае. Сначала Женя, а за ним Костик начали снимать с жердей кур и укладывать на лавку.
Когда обеспокоенная долгим отсутствием детей бабушка вошла в сарай, все куры недвижно, с откинутыми головами лежали на лавке. Бабушка всплеснула руками:
— Боже ж мой, знать, хорек объявился…
Первым опомнился Костик. Но пути к бегству не было, и он таился за неширокой спиной второго соучастника. Но Женя тоже понял, что он всецело в руках правосудия, а вступил в переговоры:
— Это мы…
— Вы? — грозно спросила оправившаяся от изумления бабушка. — Трясца ж вашей матери!
— Бабушка, вот я тебе расскажу…
— Он мне расскажет! А ну, ну…
Тут выступил Костик:
— Бабушка Прасковья, мы их под гипноз!
— Чтоб вам легко дышалось! — С этими словами она схватила с лавки ближайшую чубарую, курица очнулась, закудахтала.
— Бабушка! — взбодрились ребята. — Мы им внушили!
— И кто ж вас надоумил?
— Дядя Нечипор…
— Чтоб ему ни ума, ни разума! И как мне, старой дуре, невдогад!
Бабушка живехонько поснимала курочек, покидала на жерди. Потом так же по-деловому схватила гипнотизеров за уши и вывела из сарая.
Вернувшись в хату, она попробовала усовестить Нечипора, но тот скалил зубы, как ни в чем не бывало, и расхваливал свою корову.
— Будешь, сват, молочко потреблять… — обращался он к Захару Платоновичу.
— А доить-то кто будет? Старуха моя хворая…
Нечипор не спеша налил по второй и, тая смех, сказал:
— Сам подоишь, сват!
Разговор перекинулся на артель: сколько хозяйств, вступило да сколько выписалось. Как ни крутил Нечипор, а получалось, что лишь он да еще двое хозяев на все Вишенки остались в единоличниках. Упрямцы неизвестно чего ждали, не решались расстаться со своими наделами и живностью. Захар Платонович взял с подоконника газету, хотел что-то показать шурину.