Ничего этого не знал Евгений, однако в вопросах дяди уловил сочувствие и был искрение благодарен за это.
— Воюет отчим! — с убежденностью сказал он, и слова эти прозвучали для Павла как упрек. Он в свою очередь тоже не сдержался, укорил:
— С Костиком не поладил…
— С Костиком? Да я таких сволочей… без колебаний…
— Неужто в своих стрелять станешь? — усмехнулся Павло.
— Свои! Эх, дядя… — Евгений сбавил тон и, видя, как трясутся у Павла руки, опросил в упор: — Как вы теперь? С кем?
Павло резко посадил на нос очки и от этого стал похож на филина.
— С кем? Да ни с кем, сам по себе. — Павло решил уйти от прямого ответа, да и какой бы он был, ответ? — Дед Захар сам не свой. Жалуется — пугают его…
Павло видел, как всполошился племянник, и не ошибся. Евгений живо опросил:
— Кто?
— Да тут… местечковые. Вадим и этот… Журба.
— И что они?
— Про тебя прослышали. Так старика хотят вроде как заложником сделать. Ха-ха… Веселый народец. По вечерам до Ксаны ходят, штаб-квартирка у кладбища…
Выплеснув это, Павел похолодел: а вдруг Евгений пропустит его слова мимо ушей? Тогда не бывать между ними доверию. Но нет, тот задумался над услышанным.
Засаду устроили в зарослях, на самом краю погоста.
Едва стемнело, на дороге показались Вадим с Журбой. До дороги было рукой подать, из кустов слышны были их голоса, сдержанные смешки. Правда, в лагере, при обсуждении, Евгений предлагал покончить с предателями на месте, но Бойко настоял — судить.
Оставив за старшего Буряка, Евгений выбрался на дорогу и последовал за преступниками: он хотел убедиться, что они оба зайдут к самогонщице, и дополнительно проинструктировать пост на той стороне кладбища. «Кажется, все предусмотрели…» — прикидывал Евгений, бесшумно ступая по размолотой грунтовке. Те двое поравнялись с кладбищенской каплицей; Евгению в сумраке привиделось, будто на черепе часовенки шатнулся крест, он мысленно ругнулся и увидел, как снялась с крыши бесшумная ночная птица.
Евгений механически переставлял ноги. Шаги беззвучные, мягкие. Он прокрался в конец кладбища и увидел, как поздние гости завернули в Океании двор. Кто-то из них стукнул в дверь, потом стук повторился, но им не открывали.
Прямо на Евгения глядело торцовое окно. «Жди их теперь, негодяев! Пока выпьют да нажрутся…» — возмущался Евгений, таясь за кустом. Вдруг створки окна распахнулись, в черном проеме появилась тень, и с подоконника скользнул в палисадник человек. Окно беззвучно затворилось, и в ту же секунду звякнула невидимая дверная щеколда: гостей впустили. Все это произошло быстро. Евгений не успел даже подумать о наблюдателе на втором посту. Отступив под ветви старого вяза, он споткнулся о могильный холмик и присел.
До хаты было метров тридцать. Человек шел прямо на Евгения; оставалось несколько шагов, когда Евгений узнал в нем Костика и выступил из-под дерева.
Вот теперь Евгений понял, что такое гробовая тишина. Уши ему будто заложило, он сне слышал даже своего дыхания, и в этой тишине странно прозвучал растерянный голос Костика:
— Отстал я тогда… от полка…
— Врешь, драпанул! Тебя узнал Дубак.
Костик уже опомнился. Он оглянулся и совсем другим тоном промолвил:
— Годственников ловишь? Кагатель…
Евгений знал эту манеру братца гаерствовать в критические минуты. Так бывало всегда, когда тот чувствовал себя неуверенно.
Неожиданная встреча могла сорвать задуманную операцию, но Евгений в замешательстве позабыл об этом; подсознательно он надеялся, что Костик так же внезапно сгинет, как появился.
Оба они медленно продвигались по дороге к часовне, за которой сидел Буряк с саперами.
— Выследил, шкура? — грубо продолжал Костик, и Евгения тоже оставила сдержанность. Он прохрипел:
— Подлец!
Они остановились. Оба понимали, ч т о́ их нынче разделяет. Оба уже знали: с этого места по-хорошему не уйдут. Евгений различал, как подвижные, воровские пальцы Константина расстегнули кобуру на животе и путались, соскальзывая с крышки, потом наконец ухватились за рукоять вальтера и потянули вверх. «Что он делает?..» — замедленно соображал Евгений. Он не мог шевельнуться, его глава прикипели к пистолету Константина.
Константин выдернул пистолет, но Евгений успел схватить его за руку, они сцепились и молча, не сходя с места, боролись. Евгений чувствовал, что вырвать вальтер он не в силах, и пытался на ощупь освободить из защелки обойму. Константин сообразил это, когда обойма выпала и стукнула его по сапогу. Подставив ногу, он толкнул Евгения, но тот держал его мертвой хваткой, и они вместе покатились.
В темноте увидеть обойму было невозможно. Противники катались по мокрому песку, у Евгения хрустело на зубах. Константин обхватил его за шею и зажал в ключ, в другой руке он держал разряженный пистолет и остервенело колотил Евгения по голове, по рукам. От Константина несло перегаром. Евгений чувствовал, что слабеет, но достать свое оружие не мог: он едва успевал отводить и сдерживать удары. И когда удар пришелся в висок, Константин высвободил руку, опрокинул Евгения лицом в грязь и вскочил на ноги.
— Подследил? — снова со злостью опросил он, пятясь.
Евгений поднялся на левый локоть, выхватил наган и выстрелил…
Напуганная допросами лесничиха раздала бойцам последних кур, бросила хату и подалась к родне, в дальнее село. Хозяйство ее пошло прахом. Забредший однажды в опустелый дом Сашка-парикмахер прихватил в лагерь приемник.
Батарейный «Колхозник» чуть шептал, но Бойко по вечерам прикладывал ухо к динамику и записывал сводки. Из них бойцы узнали о введении осадного положения в Москве и что нашими оставлен Харьков, о планах посева сахарной свеклы в Казахстане и восстановлении эвакуированных на Урал заводов.
Вечером Бойко с Евгением сидели у шалаша. Был десятый час, кроны деревьев уже слились в размытые пятна. Где-то стороной прогудел невидимый самолет. Бойко что-то сказал вполголоса, однако Евгений недослышал: в мыслях он был там, возле кладбища.
…После выстрела бойцы обнаружили кровь на траве, и Евгений почти с ужасом понял, что попал в Костика. Саперы искали его между могил, обшарили заросли, но все впустую. У Евгения будто отлегло от сердца, но полной уверенности, что Костик жив, не было, и он маялся. Кроме того, засада сорвалась, жди теперь нового случая поквитаться с предателями. Бойко понимал состояние Евгения и не докучал расспросами. Но тот сам вызвал комиссара на разговор.
— Как думаешь, Виктор Федотович, вернется завтра Дубак?
— Учитель — человек пунктуальный…
Обстановка оставалась сложной. Никто, кроме Дубака, не мог известить саперов, где свои части, а тем более где родной полк. По ночам все еще то там, то сям гремело, какие-то войска пробивались на восток — медлить больше становилось невмоготу.