За покушение на крупного начальника Вадим и Прокурор получили от командира отряда зондерфюрера Рейхе унтер-офицерские погоны; это случилось через два дня после налета, как только каратели оторвались от наседавших русских. Удачный исход дела, повышение в чине — какой еще нужен предлог для выпивки?
Лесная деревня, в которой остановились каратели, лежала в стороне от большака. Ни фронтовая пальба, ни тревожный грохот запрудившей все дороги армейской техники не беспокоили здешние места.
Зондерфюрер Рейхе любил тыловую тишину. Перед тем как отправиться восвояси, он лично налил по рюмочке новоиспеченным чинам вермахта, и Прокурор даже вздернул кверху руку, вместе с Вадимом прокричал:
— Хайль!
Вернувшись, довольные и веселые, оба по-дружески похлопали по плечу Константина, который остановился на постой вместе с ними.
— Что не поздравляешь, рядовой? — спросил Вадим.
— Поздравляю…
— То-то! Замочим?
И они замочили. Сперва пили порционный шнапс, но его оказалось мало, компания перешла на самогон — нашелся у Вадима, в коробке от противогаза. Они опрокинули по стакану, налили еще, и Вадим отнес посудину в сарайчик, куда были спроважены хозяева — старуха с золовкой и двое детей. Захмелевший Вадим навязчиво повторял Константину, что эта деревня находится вблизи партизанского района, что в окрестностях долго заправлял однорукий комиссар, что он вырвался из кольца и все жители здесь — партизаны… Так, дескать, сказал Рейхе, а уж он-то знает, он подчинен штабу армии, отделу «1-Ц». Вадим трахнул по столу кулаком и заявил, что пора рассчитаться с одноруким.
— Пора, — осоловело подтвердил Прокурор.
В канун войны он обретался в Ставрополе, работал на торговой базе экспедитором. Вместе с шофером они наловчились запихивать ворованную колбасу в дверцы автомобиля, в прорезанный запасной скат и иные потайные места. В общем, жили не тужили, и когда любовница Прокурора узнала, на свою беду, про фокусы с краденой колбасой и еще кое-что поважней из его темного прошлого, Прокурор с шофером повезли ее в лес, на прогулку, и шофер сбил ее машиной.
— Я все могу! — с бравадой бахвалился Прокурор.
— Что ты можешь, что?
— Все, что хочешь!
Костику почему-то не пилось. Он отставлял от себя стакан, раза два незаметно слил самогонку в цветочный горшок и скоро убедился, что Вадим и Прокурор сильно перебрали; он думал все о своем, не вступая в споры с этими придурками, слушая пьяный их лепет с пятого на десятое.
— Сволочи, — без всякого выражения сказал он.
— Это кто сволочи? — Вадим локтем отстранил от себя Прокурора, всем корпусом подался через стол к Константину. Стол съехал с места, одна ножка у него подкосилась.
— Все сволочи!
— Слышь, Прокурор? — обернулся Вадим к дружку. — Он давно у меня как твое бельмо… Пей, надоел! — Вадим нацедил первача, поднес Константину, однако тот вновь отодвинул стакан.
Это окончательно вывело Вадима из равновесия. Покачнувшись, он встал и запел: «Сухой бы корочкой питался…» Вслед за ним поднялся Прокурор. Обойдя стол с двух сторон, оба приблизились к Константину, Прокурор обнял его за плечи, а Вадим поднес ему ко рту стакан и начал лить. Константин не разжимал губ, самогон стекал по френчу на пол.
— Пей, сердобольный!
— Не буду, — упорствовал Константин. Однако Вадим разошелся не на шутку, он поставил стакан и заломил Константину руку, другую ухватил Прокурор. Константин пробовал освободиться, опрокинул стол, ударил Вадима головой, но у дружков хватка была железная — скрутили, бросили на кровать, принялись бить.
Ночью Костик не спал. Жестоко избитый, со скрученными руками, лежал он на кровати и думал, думал… Ему вспомнился начальник полиции, культурный, воспитанный человек — он на голову возвышался над этими ублюдками, — и его обещания: спецшкола, возможность подняться над тем же Вадимом и подобными людишками…
Развязали его утром. Руки у него зудели и ныли.
— Похмелись, — предложил Вадим.
Костик потряс занемевшими кистями, шевельнул пальцами, подошел к столу. Между тарелок торчала все та же противогазная коробка. Вадим налил из нее, а Прокурор подвинул глазунью. Набычившись, Костик выпил.
— Еще? — спросил Вадим.
Костик молча отмахнулся. Вадим и Прокурор охотно доцедили остатки.
— Выходи строиться! — раздалось под окном.
Все трое выскочили на улицу. Задачу ставил лично зондерфюрер, дело было срочное — он получил приказ по радио. Времени на исполнение оставалось в обрез: за ночь русские сильно продвинулись и могли помешать.
Дело свое карательный отряд знал — несколько команд с канистрами и факелами сейчас же приступили к работе, методично переходили от одной избы к другой, плескали под стрехи бензин, подносили факелы. Над деревней заполыхали столбы огня.
— Быстро! Быстро! — торопил зондерфюрер.
Жителей согнали на площадку возле колхозного коровника. Вадим и еще двое принялись обшаривать женщин, сдирали серьги, крестики. В толпе не замирал ропот, слышался плач детей, и лишь старики — их было человек восемь — толпились молча.
— Подавись, ирод! — выкрикнула не старая еще женщина, когда Вадим рванул с шеи у нее серебряный образок.
— Ну-ну! — Вадим наотмашь хлестнул ее по щеке — и тут же получил плевок в глаза. Он отпрянул на шаг, встретился глазами с Константином, который стоял в шеренге, во взгляде Константина отразилось столько неприкрытого презрения, что Вадим выхватил пистолет и бахнул в женщину. Толпа шатнулась, подалась к убитой, но полоснул автомат, упали еще женщина и мальчик, остальные замерли на месте.
— В коровник! — жестко распорядился Вадим. — Все вы партизаны…
Люди угрюмо молчали.
— Это за однорукого! Все вы… все вы комиссары! — орал Вадим. К нему присоединился потный Прокурор, он тоже что-то выкрикивал, и уже нельзя было понять значения слов, только видна была звериная лютость карателей.
Избы полыхали кругом, над деревней встала сплошная завеса огня и дыма. Потоки воздуха временами сносили завесу на одну сторону, и тогда было видно, как проседали горящие крыши, стреляла искрами солома, желтые языки облизывали сараи, стожки, яблони.
Каратели подталкивали автоматами женщин и детей, люди пятились, вливались в распахнутые ворота коровника. Неожиданно из толпы вырвалась девочка, подобрала оброненную куклу. Прокурор пнул девочку ногой, она кубарем влетела в коровник, едва не обив с ног деда Онуфрия, которому все еще мерещилось, что это дурной сон. Старик никак не мог осознать, как это он задремал под кустом, партизаны во главе с Бойко ушли, а он через сутки приблудился в свою же деревеньку — прямо в руки карателям…
— Под арест? — опросил Онуфрий.
Константин промолчал, хотя шел рядом, знал, что сейчас произойдет… Он механически переставлял ноги, как всякий попавший в строй солдат, и, как солдат, не мог выйти самовольно из строя… С непонятной тоской поглядел он на близкую опушку леса, продолжая конвоировать обреченных людей, которые толпой вливались в коровник. Несколько поотставших женщин с детьми на руках упирались у входа, но их затолкали прикладами, ворота закрыли. В ту же минуту коровник со всех сторон облили бензином и зажгли.