Не ты один поник, а мы с тобой.
Любовь образовала двуединство
И в узел плоть стянула - столь тугой,
Что жизнь стряхнула пошлое бесчинство,
Божественной омывшись чистотой, -
Не признавая никакой другой.
Но не душой - глазами смотрят люди,
Лишь мрамор им внушает мысль о чуде,
Тогда как плоть - лишь трепет вожделенья,
Поэтому во мрамор облеку
Мою невыразимую тоску,
Печаль утраты, тяжесть сожаленья.
Столь много было на моем веку
Достойного любви и поклоненья,
Что зов фанфар услышат поколенья,
Зов от материка к материку;
Любовь и боль - цепи единой звенья,
Свет вечности - не ровня светлячку.
Двойным напоминаньем мы застынем;
Обнявшись, мы друг друга не покинем,
Хоть не в прикосновенье суть любви.
Нас видеть будут люди, будут боги,
Века на нескончаемой дороге
Узнают очертания твои.
Ты Золотого века будешь эхо,
Его возврата будешь знак и веха.
Дни кончатся, Юпитер вновь родится
И кравчим станет снова Ганимед -
Но наш союз, взаимный наш обет
В мирах превыше сроков укрепится -
Дано любви продлиться, -
И даже если сгинет белый свет
И станут прахом мрамор и гранит,
Над прахом будет веять вышний свет,
И небо наши тени сохранит,
И все, что было с нами, повторится".
Дождь не кончался. Наступала тьма,
Любому чувству веки опуская
И самый ум души сводя с ума.
Ночь наставала, длилась, наставая.
Забылся Адриан, уже не зная,
Не понимая, где он и зачем,
И голос скорби стал не глух, а нем,
Все отошло, ушло, свернулось в свиток,
Дрожа вдали, как круглая луна,
Когда ущербом кажется избыток...
Бесчувственна была и холодна
Рука, надбровья пальцами терзая.
Глаза закрыты были. И, теряя
Связь с явью, силуэты полусна
Струились. Он хрипел и, значит, жил.
И ветер оглашал потемки воем,
И душу он вытягивал из жил.
Спал император.
Боги, он забыл!
Берите же порывом мощных крыл
Блаженный груз, проникнутый покоем.
Алберто Каэйро
Пастух
"В жизни ни разу не пас я стада..."
В жизни ни разу не пас я стада.
А все мне кажется - пас когда-то.
Моя душа, как пастух прилежный,
Близко знакома с солнцем и ветром
И, подчиняясь времени года,
Бродит, вдаль напряженно глядя.
Мир безлюдной этой природы
Со мной в согласии пребывает.
Лишь позже я становлюсь печальным,
Когда солнце, как кажется нам, уходит,
И тянет холодом из долины,
И ночь наступающая влетает,
Словно бабочка, к нам в окошко.
Впрочем, печаль моя, она спокойна,
Ибо естественна в своей сути -
Лишь ею и должно наполнить душу,
Когда ухе знаешь о ней, и руки
Обрывают цветы, хотя ей об этом
Ни за что на свете не догадаться.
От звона бубенчиков, зазвеневших
Где-то за поворотом дороги,
Вмиг благодать на меня нисходит.
Одно только жаль - что я о ней знаю,
Потому что, когда б я о ней не ведал,
Мои мысли, полные благодати,
Отзывались бы радостью, а не грустью.
Беспокойные мысли - они как дорога,
На которой все время и дождь и ветер.
У меня ни стремлений нет, ни желаний.
И не в том моя цель, чтобы быть поэтом.
Это просто мой способ быть одиноким.
Ну, а если мне хочется временами
На мгновенье представить себя барашком
(Или даже целым огромным стадом,
На заре рассыпавшимся по склону,
Или тысячью разных вещей счастливых) -
Это лишь оттого, что я сам ощущаю
Все, о чем я пишу на закате или
Когда туча свет прикрывает лапой
И по траве пробегает молчанье.
Когда я сижу, стихи сочиняя,
Или тихо по горной бреду тропинке
И пишу стихи свои на бумаге,
Воображаемой лишь условно, -
Я ощущаю в руках своих посох
И вижу свой силуэт, одиноко
Маячащий где-нибудь на вершине.
Когда я поглядываю на стадо,
Я вижу собственные свои мысли,
А когда я заглядываю в свои мысли,
Я вижу стадо свое и смутно
Тогда улыбаюсь, как тот, кто смысла
Собственной речи не понимает,
А лишь притворяется, что понимает.