"Я чувствую прежде всего усталость..."
Я чувствую прежде всего усталость -
Не по той или другой причине.
Скорее от всего и от ничего сразу.
Усталость, как таковую, ее самую,
Усталость.
Утонченность бесплодных чувствований,
Бешеная страсть, ни на что не обращенная,
Сильная любовь к чему-то неопределенному,
Все эти обстоятельства
И то, чего мне в них всегда недостает,
Все это вызывает усталость,
Только усталость,
Усталость.
Несомненно, есть любящие бесконечность,
Несомненно, есть желающие невозможного,
Несомненно, есть ничего не желающие,-
Три типа идеалистов, я к ним не принадлежу,
Потому что бесконечно люблю конечное,
Потому что до невозможности желаю возможного,
Потому что хочу всего и еще немножко,
Если так бывает и даже если так не бывает...
А в результате?
Их жизни - прожиты или пригрезились,
Их сны - пригрезились или прожиты,
Их середины - между всем или ничем, то есть это...
Для меня же все только великая, только глубокая
И, к счастью, бесплодная усталость,
Самая высокая усталость,
Самая, самая, самая
Усталость...
"В доме, стоящем напротив меня и моих снов..."
В доме, стоящем напротив меня и моих снов,
Столько счастья всегда!
Я не знаю людей, что там живут, я их и видел
и не видел,
Они счастливы, потому что они - не я.
Дети, что резвятся за мансардными окнами,
Несомненно, будут вечно жить
Среди цветочных горшков.
Голоса, долетающие изнутри,
Несомненно, всегда поют.
Они не могут не петь.
Когда на улице праздник, праздник и там, внутри.
Так и должно быть там, где Человек и Природа
Пригнаны друг' к другу,- ведь город тоже Природа.
Какое большое счастье не быть мною!
Но разве другие не чувствуют того же, что я?
А кто такие другие? Нет никаких других.
Другие видят дом с закрытым окном,
Которое открывается лишь для того,
Чтобы дети поиграли в тюремной галерее
Среди цветочных горшков, которые я никогда не видел.
Другие ничего не чувствуют.
Чувствуем только мы.
Да, мы,
И даже я, не чувствующий сейчас уже ничего.
Ничего? Не знаю...
Это Ничего болит во мне.
"Древние, как известно, взывали к музам..."
Древние, как известно, взывали к музам.
Мы же сами к себе взываем.
Я не знаю, как на их зов откликались музы -
Тут имело значенье, наверно, и как
И к кому взывали,-
Но уж мы-то не откликаемся вовсе,
Это я знаю точно.
Сколько раз я смиренно склонялся над неким
Воображаемым мною колодцем,
И кричал, и аукал, надеясь услышать эхо.
Но неизменно я видел одно и то же -
Только смутно мерцавшую темную воду
Там, в глубине бесполезной...
И никакого ответа...
Лишь неясное отраженье лица,
Моего, конечно, лица,
Ибо быть здесь не может другого.
Да и оно, различимо едва,
Призрачно светится там, в глубине,
Там, в тишине,
На дне...
Ах, что за муза!
"Я устал, это ясно..."
Я устал, это ясно,
Потому что люди должны уставать, когда приходит
время.
От чего я устал, не знаю,
И знать ни к чему,
Потому что усталость осталась такой же.
Рана болит, как и прежде,
Но уже без всякой причины.
Да. я устал
И немного рад тому,
Что усталость не более,
Чем желание спать - для тела,
Стремление не думать - для души
И, сверх того, удивительная ясность,
С которой понимаешь былое...
И наслаждение - не оттого ли, что с надеждами
покончено?
Я мудр - вот и все.
Я многое видел и многое понял из того, что видел.
В рожденной этим усталости есть некая отрада,
Потому что голова на что-нибудь в конце концов
годится.