Филемон и Бавкида
Смолкнул на этом поток. Всех бывших тронулочудо.На смех поднял доверчивых только боговпоносительИ необузданный в сердце своем, Иксиономрожденный:– «Сказки плетешь и чрезмерно богов,Ахелой, ты считаешьМощными, рек он, коль формы и дать и отнятьони могут». —Все изумились; никто подобных речей неодобрил:Но Лелекс изо всех, созревший умом и годами,Так сказал: «Безмерна власть неба и нет ейпредела,И чего пожелают небесные, то свершится.Чтоб ты не был в сомненье, так есть, недалекоот липы,Дуб на Фригийских холмах, обнесен небольшоюстеною…Видел то место я сам, потому что был посланПиттеемВ Пелопса землю, которой отец его правилкогда-то.Есть там болото вблизи, что некогда былоселеньем,Ныне те воды ныркам, да болотным курочкам любы.В образе смертном явился туда Юпитер и также,Вместе с отцом, Атлантид жезлоносец, покинувшикрылья;В тысяче целой домов они добивались ночлега:Тысячи были домов на замке. В один ихвпустили.Маленький, крытый одним камышом из болот дасоломой.Но старушка Бавкида, и ей летами под пару,Филемон, сочетавшися в нем в дни юности,в той жеХате состарились. Бедность они сознали, имлегкойСтала она, и ее они добродушно сносили.Что ни делай, господ или слуг ты здесь неотыщешь:Дом-то весь только двое, служить и приказыватьте же.Вот когда небожители бедного крова достигли,И, головами нагнувшись, вошли через низкиедвери.Членам дать отдых старик пригласил их,придвинувши кресла,А суровою тканью его покрыла Бавкида.Теплую тотчас золу разгребла и разрылавчерашнийЖар, подложила листвы с сухою корою и пламяСтарческим дуновеньем своим заставилавспыхнуть.Мелкой лучины снесла с чердака да высохшихсучьев,И, нарубивши, придвинула их к котелкунебольшому.Листья срубила с кочна, принесенного мужемиз сада,Орошенного. Он же двурогою вилой снимаетС черной жерди затылок свиной, висящий,копченый.От хранимой давно ветчины отрезает он малостьИ отрезок спешит размягчить в клокочущей влаге.Между тем сокращают часы разговором, мешаяЗамедление чувствовать. Буковый тут же и чанбылНа костыле деревянном за прочное ухо привешен.Теплой наполнен водой, он принял члены их, грея.Посредине была постель из мягких растенийПоложена на кровать; из ивы бока в ней и ножки.Эту покрыли ковром, которым по праздникамтолькоПокрывали ее, но и тем, – дешевый и старыйБыл он ковер, – на кровати из ивы не след былобрезгать.Боги на ней возлегли. Подсучась, дрожащая,ставитСтарица стол; но третья в столе неравна быланожка.Ножку сравнял черепок. Когда же приподнялокрышку,То зеленою мятой она его тотчас протерла.Тут поставили свежих, пестрых ягод Минервы,Также вишен осенних, в соку приготовленныхжидком,Редьки, индивия, к ним молока, сгущенногов творог,Да яиц, что слегка лишь ворочаны в пепле непылком.Все в посуде из глины. Затем расписной былпоставленКубок того ж серебра и стакан, сработан избука,Внутренность в нем была желтоватым промазанавоском.Долго ли ждать; с очага появились горячие яства.Вот убрали вино незначительной старости, чтобыМесто очистить на время вторичной чреде угощенья.Тут орех, в перемешку тут финик морщинистый сфигой,Сливы в корзинах и с ними душистые яблокирядом.Так же и гроздья, что с лоз, разукрашенныхпурпуром, сняты.Сот посреди золотой. Ко всему ж добродушныелица,И при этом хлопот и вместе радушья немало.Видят они между тем, что, сколько ни черпают,чашаВсе наполняется, – тотчас вино прибывает.Чудо приводит их в страх; и, руки воздевши,взываютИ Бавкида с мольбой и сам Филемон устрашенный.Просят прощенья за стол и скудное все угощенье.Был единственный гусь, двора их убогого сторож,В жертву гостящим богам заклать его старцырешили.Он, проворен крылом, изморил удрученных годами,Долго шнырял он от них и словно ушел подзащитуК самым богам. Его убивать запретили владыки.– «Боги мы, сказали они, оплатят соседиКарой заслуженной грех, но дастся вам бытьнепричастнымЭтому злу, только вы свой кров немедля покиньте,Да ступайте за нами и следом в гору идитеВместе». – Послушались оба и стали, опершись напалки,Долгий подъем проходить по дороге, взбиралсяк верху.Не дошли до вершины настолько, насколько до разуМожет стрела прилететь. Оглянулись, и всеувидалиПогруженным в болото, а их только кровляосталась.Вот, покуда дивились они, о соседях жалея,Хижина старая их, в которой двоим было тесно,Превратилася в храм; колоннами стали подпорки,Зажелтела солома, и крыша стоит золотая.Двери стали резные, и мрамором землю покрыло.Тут Сатурний сказал, обращая к ним ликблагосклонный:«Праведный старец и ты, жена достойная, вашиИзреките желанья». С Бавкидой сказавши дваслова,Передал сам Филемон их общие мыслибессмертным:«Быть жрецами и стражами вашего храма желаемМы, а так как в согласье мы прожили годы, топусть насЧас все тот же уносит, пускай не увижу могилыЖениной я, И она пускай меня не хоронит».Как просили, сбылось; покуда жизнь длилася, былиСтражами храма они. Когда ж, ослабевши от века,Раз у священных ступеней стояли они, повествуя,Что тут на месте сбылось, увидал Филемон, чтоБавкида,А Бавкида, что стал Филемон покрыватьсялиствою.Вот уж под парою лиц поднялися макушки, тутобаКак могли, так друг другу вместе сказали:«Прощай же,О супруг, о супруга», – и ветви закрыли им лица.Кажет прохожим поныне еще Тиании жительДва соседних ствола, исходящих от корнядвойного.Мне старики достоверные, не было лгать импричины,Так рассказали. При том и сам я видел, виселиНа ветвях тех венки; и, свежих повесив, сказал я:«Кроткие милы богам, кто чтил их, сам будетв почете».