Сейчас бы немного берёсты…
Но нету берёсты.
Дрова не сухи,
Такие разжечь трудновато…
Встаю —
и угрюмо читаю стихи,
Которые любят солдаты.
Я эти стихи на привалах писал,
Читал их друзьям на привалах,
Я ими солдат от унынья спасал
И снова в поход поднимал их…
Но ты не поднялся сегодня, браток.
Молчишь,
словно в час погребальный…
Стихами
едва ль заменить кипяток,
Будь трижды они гениальны.
И что из того,
что у северных скал
В ненастье солдатских лишений
Я каждую строчку
вот так же искал,
Как корень целебный женьшеня.
Снега позади
и снега впереди
В тяжелом морозном тумане…
Тетрадка молчащих стихов на груди.
Последняя спичка в кармане.
Стихи мои,
дети мои,
решено,
Исхода не вижу иного —
И что бы, и как бы там ни было,
но
За вами последнее слово!
Пускай получилось, что стали слова
Сегодня над другом
не властны —
Но если
от них
разгорятся дрова,
То, значит, они
не напрасны.
Запахло дымком,
забурлил кипяток,
Печурка —
так зноем и пышет…
— Ну, как настроеньице?
Слышишь, браток?
Молчит. Улыбается. Слышит…
— Закурим?
— Закурим. —
Теперь — пустяки
Полярные ночи глухие…
Ночами поэты слагали стихи —
Хорошие
или плохие.
На марше
Не ниже меня,
не слабее меня,
Одетый в такого же цвета шинель,
Ты шёл по дороге,
дорогу кляня,
И сел на дорогу,
как лодка на мель.
На оклики наши сказал:
— Не могу. —
И что-то добавил о тяжкой судьбе…
Но вызвался кто-то:
— Давай помогу, —
Солёную спину подставив тебе.
Мы были, как черти,
усталы и злы,
Но сердце
шагам барабанило в такт,
И мы твоё грузное тело несли,
Несли потому, что воспитаны так.
Но вот и привал у лесного ручья,
И губы,
припавшие жадно к ручью,
И пристальный взгляд
полкового врача
На длинную белую ногу твою.
Насмешливый голос:
— Нога как нога. —
Презрительный голос:
— Здорова вполне! —
Растёртый плевок
каблуком сапога.
Молчание роты, понятное мне.
Дочь лесничего
Не целованы мы девчатами
С той поры, почитай, когда
Стали нас называть солдатами
И потом привезли сюда.
Сопки. Лес. Комары кусаются,
Да непуганый бродит лось…
У лесничего дочь красавица, —
Вот отсюда и началось.
Старшина стал журить придирчиво
Нас впервые за внешний лоск:
— Ишь, увидели хлопцы дивчину —
И растаяли, словно воск.
Но, гитару за горло мучая,
Сам порою от нас тайком
«Очи чёрные,
очи жгучие» —
Пел простуженным тенорком.
И, конечно же, струны выдали
Нам душевный секрет его.
И, конечно же, мы увидели,
Что и он, как и мы, — того…
А когда он, не сладив с нервами,
Вдруг отбросил гитару зло,
Я сказал ему:
— Вам не первому
В этом доме не повезло.
И подумалось: это к лучшему
Для несытых сердец мужчин.
Мы соперничеством не мучимы,
И для ревности нет причин.
Неприступная дочь лесничего,
Ты, конечно, во всём права…
Осень. Нет больше гама птичьего,
Поржавела в лесу трава.
Стали хмурыми сопки дальние,
Зарябили в глазах дожди…
Черноглазая,
до свидания,
Уезжаем, назад не жди.
Не серчай, если чем обидели!
И такое сказав едва,
Мы в окошке её увидели
Как ответ на свои слова.
На груди её руки скрещены,
И в ресницах не видно глаз.
Молчаливые слёзы женщины,
Кто постичь умудрится вас?
Где же тут установишь истину,
Если совесть у всех чиста.