Лирика
Валентин Сорокин — поэт привораживающей искренности чувства. Первые сборники его стихов, где он неистово, прямо-таки взахлеб воспевал простых парней-работяг, дышащих вечным пламенем отваги, думается, никого не оставили равнодушным именно неукротимостью темперамента, правдой и жаром чувства, искупающего и юношескую запальчивость и техническое несовершенство стиха.
Поэт тогда поэт, когда он перешагивает через самого себя, не поддается соблазну утаптывать все ту же дорогу, которая принесла ему признание и успех, когда он, оставаясь верным своей натуре, растет душою, отдаваясь новым настроениям и впечатлениям жизни, когда он преодолевает новый материал. На мой взгляд, Валентин Сорокин утверждает не случайность и не временность своего призвания. Он здесь и тот же и другой. Та же непримиримость, та же сорокинская экспрессия, доведение испытываемого чувства до кульминации, до пафоса, тот же учащенный пульс, острота восприятий и переживаний. И та же счастливая способность личной индивидуальностью подавлять временное, возрастное, в данном случае уже не юношескую запальчивость, а есенинско-блоковские интонации, которые улавливаешь в стихах и которые свидетельствуют не о «вульгарном» влиянии, а о том, что Сорокин входит в другой возраст, сопряженный с раздумьями над сложностью действительности и сложностью душевной жизни человека.
Вот уж поистине русский характер у человека — жилось по-рабочему трудно и пел одни гимны молодости и рабочему образу жизни, стало жить в материальном отношении полегче — и начались раздумья, иногда не сладкие, над загадками, какие задает человеку жизнь и собственное чувство. Я не хочу сказать, что в прежних стихах Сорокина не было своего рода обаяния: оно было в самой молодой прямолинейности чувства и слова, однако новый его сборник мне представляется куда более волнующим. Чувство здесь глубоко, непримитивно и заразительно. Чувствуешь и ты, что в душу тебе запал образ полный и яркий, может быть грустный, но, как говорил Короленко, «грусть — здоровое чувство», образ не расслабляющий, а подвигающий на активную работу мысли. Впрочем, стихи равно трогательные по оттенкам состояний очень разнообразны. Да и в грусти Сорокин остается самим собой, он и грустит как-то жизнеутверждающе:
В образной его системе, мне думается, особо влиятельны образы, подсказанные природой и подсмотренные зорким глазом — светяще-льняные струи ливня, расколотая в колоужине луна, озерный ковшик звезд, оплаканные синью перевалы.
Получилась, на мой взгляд, хорошая книжка, в которой бьется неугомонное сердце и беспокойная мысль.
Александр Макаров
Разговор с любимой
«Затрепетал осинник…»
«Это — месяц в затоне лежит…»
«Ко мне опять нисходит очищенье…»