— Да пожалуйста, — усмехнулся из темноты человек. — Двадцатое декабря одна тысяча девятьсот сорок первого года. Устроит? Эй, ты чего замолчал, придурок?
— Да-да, сейчас. Фонарик отыщу, — пришел в себя от известия Лис. — Ага, вот.
Он нажал кнопку и осветил свое лицо. Запахнутая телогрейка прикрыла ворот.
— Молодой… — констатировал человечек. — А чего не на фронте?
— Кхм, — Александр поперхнулся. — «Вот называется «с огня да в полымя». Из одной переделки вырвался и, похоже, в другую угодил».
«Сидеть в одном подвале с «врагом народа», или как их тогда называли, без документов. Ой, караул».
Уже не думая о маскировке, отозвался: — Не взяли, по происхождению, — ляпнул первое, что пришло в голову. — Да и сидел.
— Понятно, — похоже, ответ сокамерника удовлетворил.
У нас тоже в колхозе конюх Смирнов, Макарка, из поповичей, да еще сам раскулаченный. Первым в военкомат пошел, добровольцем. «Нет, — говорят, — не положено». Так его бабы в селе дезертиром дразнят.
— А чего сидел? Политический? — заинтересовался сосед.
— Да какой там… — решил сказать правду Лис. — Уголовные статьи. Карманник.
— Тебя как звать-то? — нарушил молчание он.
— Михайло, — произнес сосед, — а тебя?
— Александр я, Лисом кличут, — Санек, лихорадочно обдумывая ситуацию, на ощупь пожал шершавую ладонь. — Значит, говоришь, за язык арестовали, — припомнил он слова приятеля по несчастью.
— Ага, — словоохотливо пояснил Михаил. — Ляпнул не подумавши, а счетовод, собака, и донес. Меня в правление вызвали, а там уже полномоченный сидит. Из-под фуражки глазенками буровит. «Поехали, — говорит, — Михайло. В город».
Председатель в крик. У нас коновалов-то всего я, и никого больше, — слегка несвязно пояснил крестьянин. — До войны курсы в городе окончил. А тот ничего слушать не хочет. «Вот, — говорит, — бумага, пусть тебе счетовод лошадей кует. Или сам вместо этого», — он про меня так, председателю. Тот и затих, — Михайло вздохнул. — А меня в кузов и по кочкам. Мороз, ветрюга, жуть, ему в кабине хоть бы хны. А я уж думал все, померзну. Ничего, под брезент заполз, доехал. А машина вот не сдюжила. Мы тут, недалече от развалин и встали. Дошли с лейтенантом. Он меня в подвал, пока чиниться будут, а сам к машине ушел. Контролировать. Вчерась еще. Да что-то тишина пока. И кормить не кормит, и далее не едем.
Рассказчик замолчал, подумал и добавил: — Ты там это, чего они?.. Повезут или как?
Александр крякнул: «Врать придется, а что?»
— Так, это, меня в двух верстах, в селе поймали. За гуся взяли, ну и, это, слегка побили… Пока то-сё, а тут уполномоченный пришел. Меня ему и сдали. Он из сельсовета в город звонил. Уж не знаю, дозвонился, нет, а сюда привел, под замок и посадил. Я, после того, как селяне помяли, не в себе был. Очнухался уже тут. Ты ж сам слышал, — версия, шитая белыми нитками, вопросов, впрочем, не вызвала.
— Да я чуток отогрелся, приснул, даже и не заметил, как тебя затащили, — признался сиделец. — Здесь хоть без ветра.
Александр поднялся и осторожно развел руки. Опустил на пол шлем и потрогал воздух.
— Слышь, Михайло, я фонарь на секунду зажгу, осмотрюсь, — предупредил он сокамерника.
— А мне чего, — согласился тот, — свети, коль интересно. Только чего тут смотреть? Крыс и тех нету, — он зашелся в кашле. — Приморозило меня, однако…
Александр, подсвечивая себе фонариком, прошелся к тому месту, где скинул куртку. Порылся в карманах, однако не нашел ничего, кроме смятой сигареты и недоеденного в самолете круасана. Разломил сухарь и протянул половину соседу: — На, погрызи. А то, если хочешь, покури, — отдал следом и курево. — Я сам не курящий, так что не к месту.
Мужик ухватил согнутую сигарету и радостно запричитал: — От, спасибо, это удружил, Санек. С прошлого дня не курил, уши пухнут, — он смачно затянулся, прикуривая от зажженного Лисом огонька.
— Умеет, немчура поганая, делать, — выдохнул дым Михаил. — Как с такими воевать, бодаться?
— Да фигня, — отозвался Лис, думая, что делать дальше. — Побьем. Не скоро, правда, в сорок пятом. Но одолеем.
— Ты, прям, как наш агроном, — с непонятным осуждением пробурчал сосед. — Тот все кричал… — шапками закидаем супостата, а как на фронт ушел, через неделю и похоронное извещение супружинеце письмоносица и принесла. Пал, дескать, ваш муж, любезная Екатерина Андреевна, смертью храбрых в боях за нашу родину… Вот тебе и закидал…
— Что не понравилось Лису в словах соседа непонятно. Может, скрытая издевка в том, как он произнес типовую фразу из похоронки.