Нужно отвлечь ее.
Выиграть время любой ценой.
— Хорошо… — Он медленно опустился на колени, осколки битого стекла и острые камни бетона впивались в колени, холод проникал сквозь тонкую ткань брюк, леденя плоть. — Ты победила. Я отменяю свадьбу.
Саманта разразилась резким, истеричным хохотом, болезненным, как скрежет стекла по нервам.
— Слишком поздно! — Она с силой прижала ствол к виску Васи, так, что кожа под холодным металлом побелела от чудовищного давления. — Ты думаешь, я поверю? Нет. Я хочу видеть, как ты сломаешься. Хочу, чтобы ты почувствовал, каково это – потерять всё, абсолютно всё, что тебе дорого.
Внезапно, словно гром среди ясного неба, снаружи раздался грохот – лязг рвущегося металла, приглушенные крики, топот тяжелых сапог.
Саманта на долю секунды отвела взгляд, отвлеченная шумом.
Этого было достаточно.
Алекс рванулся вперед, словно пружина, выпущенная на свободу.
Выстрел.
Глухой хлопок оглушил, пронзил тишину, словно раскат грома, но он уже не думал, не чувствовал боли, не понимал – только действовал, повинуясь древнему инстинкту защиты. Его кулак, собравший в себе всю ярость отчаяния, со всей силой врезался в лицо Саманты.
Хруст.
Она отлетела назад, словно сломанная кукла, спиной врезавшись в холодную, шершавую стену. Пистолет с лязгом, словно змея, выполз из ее ослабевшей руки, покатился по грязному полу.
— Ты… ты всё равно… — прошипела она, сплевывая кровь, но в безумных глазах уже не было прежней уверенности – лишь зияющая бездна безумия и ненависти.
Дверь с грохотом распахнулась, впуская яркий свет и холодный ветер.
— Полиция! Руки за голову!
Но Алекс уже ничего не слышал. Он яростно рвал веревки на запястьях Васи, пальцы дрожали, ногти царапали ее нежную кожу, оставляя багровые следы.
— Ты… ты в порядке? — Он вырвал кляп, и Вася судорожно вдохнула, задыхаясь от свободы, кашляя и давясь слезами.
— Это… это правда? — ее голос был хриплым, сломанным, глаза лихорадочно искали в его взгляде правду, тонули в отчаянии.
— Нет! — Он схватил ее руки, сжимая их так сильно, словно боялся, что она растворится в воздухе, исчезнет навсегда. — Ни слова правды! Я объясню всё, потом…
Внезапно мир вокруг него накренился, потерял четкость, расплылся, как акварель на мокрой бумаге. Алекс пошатнулся, и только сейчас заметил темное, зловещее пятно, расползающееся по рубашке, словно ядовитый цветок.
— Ты… ты ранен… — Вася в ужасе прижала дрожащую ладонь к его груди, пытаясь остановить кровь.
Алекс попытался улыбнуться, чтобы успокоить ее, скрыть нарастающую слабость.
— Пустяки… Главное – ты в безопасности…
Ноги подкосились, земля ушла из-под ног. Темнота обрушилась на сознание, как ледяная волна, стирая границы между реальностью и небытием. Последнее, что он услышал, прежде чем погрузиться в беспросветную тьму – ее крик, полный невыносимой боли и ужаса, разрывающий тишину:
— НЕТ!
И потом – ничего.
Только холод, проникающий в самое сердце.
Только тишина, звенящая в ушах, словно предвестник вечности.
Глава 43
Тьма.
Тишина, натянутая, как струна, звенела в ушах, густая и вязкая, словно смола, обволакивала сознание.
Удар в нос – резкий, обжигающий запах антисептика. Хор жужжащих приборов и приглушенные голоса доносились словно сквозь толщу воды, из далекого, чужого мира.
Алекс медленно разлепил веки. В глаза вонзился безжалостный, ослепительный свет больничного потолка. Он моргнул, пытаясь унять резь, но каждый взгляд вверх отзывался пульсирующей болью, терзающей виски.
— Он приходит в себя! — в голосе женщины звенело неприкрытое облегчение.
Голова раскалывалась на части, тело казалось чужим, неподъемным, будто скованным в бетонный саркофаг. Он попытался пошевелиться, но кинжальная, обжигающая боль в груди заставила его замереть, вырвав сдавленный стон.
— Не двигайся.
Этот голос он узнал бы в самой кромешной тьме.
Вася.
Она сидела рядом, бледная, словно полотно, с глазами, покрасневшими от слез, но… живая. Живая! Эта мысль пронзила его сознание, как луч солнца, пробившийся сквозь грозовые тучи.
— Вася… — его голос прозвучал хрипло, надтреснуто, словно он не говорил целую вечность.