– Обещаю, – он рассмеялся, и тут же застонал от боли.
Ее смех, чистый и звонкий, наполнил палату, словно весенний ручей, пробивающийся сквозь лед.
Боль станет лишь далеким эхом.
Страхи растают, как дым.
Впереди – только они.
И безбрежный океан возможностей, до самого горизонта.
Глава 44
Неделю спустя они стояли на кромке прибоя.
Ослепительный песок обжигал ступни. Ритмичный шепот волн уносил тревоги прочь. Лишь они вдвоем и бескрайний лазурный горизонт.
Алекс, ступая по влажному песку, ощущал тянущую боль в боку. Рана отзывалась, но с каждым шагом утихала, словно море забирало часть его страдания.
— Как ты? — Вася держала его за руку, ее пальцы нежно переплетались с его.
— Как будто родился заново, — улыбнулся он, всматриваясь в безбрежность.
Ее смех растаял в морском бризе, и она замерла, указав вперед.
— Смотри.
На золотом полотне пляжа, выведенные чьей-то рукой, алели огромные буквы:
"Алекс + Вася = навсегда"
Сердце Алекса болезненно сжалось. Он обернулся и увидел маленькую девочку с развевающимися косичками, сидящую на скамейке. Она приветливо помахала им и скрылась за дюнами.
— Значит, нас здесь ждали, — прошептала Вася, и в голосе ее звучало благоговение.
Алекс притянул ее к себе, обнял осторожно, бережно.
— Теперь мы никуда не спешим.
— Никуда, — отозвалась она, прильнув к его плечу.
Вода ласково касалась их ступней, солнце согревало спины.
Ни звонков.
Ни теней прошлого.
Только море.
И тишина.
Полная луна, словно небесный глаз, заглядывала в окно, купая разбросанную одежду в призрачном серебре. Штормы, терзавшие их души, схлынули, оставив лишь тихий шепот прибоя, доносящийся с балкона, словно воспоминание о буре.
Вася стояла перед зеркалом в ванной, словно балерина перед выходом на сцену, снимая последние украшения – серьги-капли, мерцающие осколки их прошлого, подаренные Алексом год назад. В отражении она увидела, как он подкрадывается сзади, его обнаженный торс, опоясанный белой повязкой, – символ уязвимости и мужества, сплетенных воедино.
– Ты должен беречь себя, – прошептала она, чувствуя жар его ладоней на своих бедрах, словно клеймо, поставленное навсегда.
В ответ – медленный поцелуй в изгиб шеи, от которого по коже пробежала дрожь предвкушения. Алекс нежно развернул ее к себе, изучая каждую черту лица, словно картограф, заново открывающий неизведанную землю.
– Я три дня балансировал на лезвии между жизнью и смертью… И знаешь, о чем думал?
Его пальцы, словно нежные воры, распускали ее волосы, освобождая прядь за прядью, позволяя им упасть волной на плечи.
– О том, что так и не успел… – его губы коснулись ее скулы, словно легкое дуновение ветра, – по-настоящему… – поцелуй в уголок рта, обещающий бездну наслаждения, – насладиться тобой.
Они рухнули на кровать, утопая в прохладной шелковистой ткани, словно в омуте. Алекс двигался медленно, сдерживая боль, превращая каждое прикосновение в драгоценное мгновение, в отдельное произведение искусства. Когда его язык очертил контур ее пупка, Вася вцепилась в простыни, чувствуя, как тело вспыхивает под его ладонями, словно сухая трава от искры.
– Подожди… – она попыталась приподняться, но он остановил ее одним взглядом, полным решимости и нежности.
– Нет. Сегодня все будет так, как я хочу.
Его рот опустился ниже, и мир взорвался в миллионе звезд, ослепительных и обжигающих. Вася закусила губу, тщетно пытаясь сдержать крик, когда волны удовольствия одна за другой накрывали ее сознание, унося в пучину страсти.
Лишь когда она обессилела и растворилась в нем, Алекс позволил себе войти в нее – медленно, преодолевая трепетное сопротивление тела, сливаясь в идеальном ритме, рожденном из боли и желания. Их дыхание смешалось, на лбу выступила испарина, а пальцы сплелись так крепко, что казалось, кости вот-вот хрустнут под напором чувств.
На рассвете, когда первые лучи солнца, застенчиво пробиваясь сквозь шторы, окрасили потолок в персиковые тона, Вася лежала, прижавшись ухом к его груди, словно слушая биение самой жизни.
– Мы снова вместе, – прошептала она, рисуя причудливые узоры на его животе.
Алекс не ответил. Лишь притянул ее ближе, целуя в макушку, пока умиротворяющий океан за окном убаюкивал их уставшие тела, израненные, но исцеленные любовью.