и! Эй, кто со мной в магаз? Вызвались все. Мы облегчённо переглянулись с Колькой. Именинник, он же водитель, завёл движок, но, спустя несколько секунд выбрался из машины и под улюлюканье друзей побежал в нашу строну. - Смотри не расплескай! - Лопух, лопух сорви! - Да зачем лопух, песочком, песочком хорошо! Молодит! Толстяк, огрызаясь, стал пробираться среди поросли, двигаясь прямо к колодцу, расстёгивая на ходу штаны. Мы вжались в землю. Хруст и ругательства замерли, а затем, раздался вскрик и новая порция ругани. Юбиляр едва не провалился в люк и теперь стоял на его краю, с наполовину спущенными штанами и, недоумевая, глядел вниз. - Ну, ни хрен себе, лиса!.. Эй! Эй, там! Давай сюда! - Чего, – донеслось из машины, – помочь подержать? Вырывается? - Давай сюда, говорю! Тут лиса! - Кто? Ты чего, прикалываешься что ли? Какая нахрен лиса? - Да говорю вам лиса, давайте сюда! Мы обречённо ткнулись лбами в землю. На какой-то момент, мне пришла в голову идея вылезти и попросить ребят помочь нам. Колька, словно прочитав мои мысли, отрицательно покачал головой. В его спокойных, ясных глазах стоял страх. - Ну, где там твоя лиса? - Да вот, смотри. - Ё моё и правда лиса! Пацаны, реально лиса попалась! Они сгрудились вокруг ямы. Их пьяные, раскрасневшиеся лица были оживлены. - Ну, что, попалась, а? - Смотри, у неё курица там! - Охренеть! - Спёрла и попалась! Так ей и надо! - Да какая курица. Тухлятина, какая-то… - Точно тебе говорю, курица. - Херня. - Спорнём? - Да иди ты… - Точно курица. - Да усрись ты своей курицей! - Что ты сказал? Крик нарастал, когда сквозь него явственно донёсся шум передёрнутого пистолетного затвора. - А ну, отойдите! Именинник опустил руку с взведённым пистолетом к яме и прицелился, щуря один глаз. Выстрел прозвучал неожиданно тихо и глухо. Всё захохотали. - Смотри яйца не отстрели себе, мазила! Новый выстрел. И снова гогот. - Ну, ты вообще! Ты чего, оба глаза закрываешь? - Заткнитесь, – заорал побагровевший стрелок. – Заткнитесь! - Э-э, хорошо! Ты чего?! Успокойся! - Заткнитесь, я сказал! – снова заорал толстяк, махнув пистолетов в сторону сгрудившихся парней. - Просто, заткнитесь, все! Ясно?! Во внезапно наступившей тишине он снова прицелился, взяв пистолет обеими руками. Я увидел, как Колька страшно побледнел и закрыл уши руками. Я ещё удивился тогда, зачем? Выстрел хлопнул и вслед за ним в воздух взвился протяжный визг, а потом не то лай, не то бормотание, и снова визг, переходящий в хриплый плач. Компания шарахнулась от люка, но толстяк не шелохнулся. Он снова тщательно прицелился и нажал на спуск. - Чёрт! Дерьмо! Что-то заело, и сколько он не дёргал судорожно затвор, его заклинило намертво. - Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо! Душераздирающий скулёж и вой пронзал воздух, заставляя кровь холодеть в жилах. Протрезвевшая компания выглядело жалко. Только толстяк всё ещё ярился, пытаясь сделать что-то с пистолетом, но и его нервы стали сдавать, и я видел, как затряслись его пухлые руки. От ужаса у меня волосы поднялись дыбом, и я уткнулся лицом в горячую, ароматную траву, плотно заткнув уши, и желая лишь одного – чтобы этот ужасный, невыносимый плач, наконец, остановился. Но он нёсся и нёсся из разинутого зева люка и толстяк, полностью потеряв остатки потерял самообладания, заткнул пистолет за пояс и обернулся к друзьям за поддержкой. - Ну, сделайте, что ни будь! Не стой те так! Всё молча отстранились от него. - Нельзя её так оставить теперь, нельзя, вы понимаете? Нельзя! - Вот и сделай, – зло бросил кто-то сквозь зубы. – Дебил… Толстяк озверело оглянулся вокруг. - Камень, дайте мне камень! - Да где ты тут камень найдёшь в поле… - Что-нибудь тяжёлое тогда дайте! Не стойте так!! Пацаны! - Сам отдувайся… Лицо толстяка сделалось бешенным. Он рыком он кинулся к машине. - Эй, ты куда? Ты ей спину перебил! Так и оставишь её тут? - Отвалите, суки. Отвалите! Сейчас я всё сделаю. Я вам, блядь, всё сейчас сам сделаю, суки. Суки! Он исчез на минуту и снова примчался обратно, таща тяжело булькавшую металлическую канистру. - Ты чего, совсем охренел! - Уйди от меня! Уйди! – закричал толстяк и пена срывалась с его губ. – Уйдите! Он подбежал к краю ямы и, сорвав крышку, стал лить бензин вниз, прямо на этот стон и плач. Мне показалось, что я схожу с ума. Что я сплю. Что всё это понарошку. Не всерьёз. И мы сейчас сядем на велосипеды и поедем по полю, залитому закатным пурпуром и всё будет хорошо, как раньше, как всегда. Толстяк прекратил лить, кое-как закрыл крышку и откинул канистру в сторону. Пошарив по карманам, он вытащил спички и не мешкая зажёг одну. Парни шарахнулись в сторону, а он, точно одержимый, остервенело швырнул её в отверстие на земле и столб пламени вырвался в небо, унеся с собой последний, короткий крик. Не сговариваясь, мы вскочили на ноги и бросились к велосипедам. Наше внезапное появление ошеломило компанию и они, видимо, сами здорово испугались, потому, как тоже опрометью кинулись к машине, забыв канистру, и помчались по полю к шоссе, вздымая клубы пыли и подпрыгивая на ухабах, забыв выключить ревевший изо всех динамиков шансон. Низко пригнувшись к рулю, мы летели по полю в другую сторону, к лесу. Колька далеко оторвался от меня, и первый достиг деревьев. Я влетел туда следом, не сбавляя скорости, и вломился в кусты таволги, перелетев через руль. Вскочив на ноги, я подхватил велосипед и, не чувствуя боли в расцарапанном лице, бегом покатил его следом за удаляющимся Колькой. Мы бежали, задыхаясь, перетаскивая велосипеды через упавшие деревья и бурелом, пока не вышли на какое-то подобие тропинки и снова не оседлали их, и остановились только у нашего лабаза. Я уронил велосипед в заросли крапивы и лёг ничком на торф, задыхаясь от боли и усталости. Колька сидел на земле рядом со мной. Его лицо было грязным, и слёзы проделали два белых следа на его щеках. За всю дорогу мы не проронили ни слова. Отдышавшись, также молча мы встали и побрели к участкам. Уже на выходе из леса, Колька остановился и стал яростно тереть лицо, мокрой от пота и грязной футболкой. Потом он оглянулся на меня и произнёс тихим, спокойным голосом, глядя мне прямо в глаза: - Вырасту, куплю себе автомат и убью его... Убью! Я ничего не смог ответить, а он махнул мне на прощание и побрёл домой, маленький и немного сутулый, катя рядом с собой свой слишком большой для него велосипед.