Увидев голову и плечи Эллиса, выступавшие над траншеей, Грейс перешла на бег. Она несла чемодан и, кажется, тянула еще что-то за собой на веревке, привязанной к запястью.
– Но вам же нельзя! – воскликнула она, подбегая и переводя дыхание. – Вы не должны были подниматься!
– Помогите мне выбраться! – запальчиво сказал Эллис. – Я на пределе сил. Дайте мне руку!
Грейс наклонилась, ухватила его за руку и потянула. Очень медленно, раздираемый болью, выползал он из рва. С криком, руганью, с обильным потом на лице, прикусив зубами нижнюю губу, он повалился на траву, едва дыша. Голова сильно кружилась, все виделось как в тумане. Он старался помочь девушке, когда она стягивала его с травы; но усилие оказалось тщетным. Боль в ноге резко отдавалась во всем теле и извергала из него очередную порцию брани. Потом он упал навзничь на что-то мягкое и снова забылся, равнодушный к своей грядущей доле.
Под его голову проскользнула знакомая, крепкая и прохладная рука, чье благотворное воздействие Эллис уже не раз ощущал.
– Все в порядке, – сказал голос девушки. – Выпейте вот это. Вам станет легче.
Какой блаженство – чай!
Он открыл глаза, девичье лицо было совсем близко. Расширенные в тревоге зрачки, напряженное выражение. Она поднесла чашку к его губам. Он слегка приподнял голову, сделал глоток: чай был крепкий и сладкий. Он освежил пересохший рот, слегка взбодрил. Он допил чай, вздохнул, вытянулся:
– Хорошо!
Незаметно рассеивался утренний туман, и Эллис впитывал нежное тепло солнечных лучей. Он заметил, что лежит на носилках, а под головой у него одеяло.
– Я принесла еду, – сообщила Грейс, – но сначала, наверное, нам лучше перебраться в лес. Я нашла веревку, чтобы тащить носилки.
«Гениальная идея, – подумал Эллис. – Эта девушка очень предусмотрительна».
Он боялся навсегда остаться с искалеченной ногой, переползая большое расстояние. Но он забыл, что до леса отсюда каких-нибудь три сотни метров.
Закончив приготовления, Грейс намотала веревку на руки и попробовала тянуть. Носилки не сдвинулись. Спина ее изогнулась дугой, ноги увязали в сырой земле. Напрасно она тужилась изо всех сил – носилки оставались на месте.
– Ну, тяните же! – командовал Эллис. – Попробуйте с разбега!
Тяжело дыша, выбиваясь из сил, Грейс вытянула Эллиса на площадку для гольфа. По стриженой траве носилки везти было легче. Но внезапно Грейс осела на землю, лицо ее стало мертвенно-бледным, дыхание прерывалось. Эллис понимал, что она страшно истощена, и, нетерпеливо передернув плечами, ждал, пока девушка придет в себя.
Через несколько минут она пришла в себя и пригладила волосы рукой.
– Я должна немного посидеть. Еще рано. Я не смогу тащить, если не отдохну.
Она достала пакет, завернутый в салфетку, и устроилась рядом с Эллисом.
– Вы, конечно, проголодались. – Она подала ему сандвич. – Хлеб немного черствый, но есть можно.
Не заботясь о том, что останется для нее, Эллис выхватил сандвич из ее рук и жадно вонзил в него зубы. Но тут же почувствовал страшное отвращение к еде, кусок остался во рту сухим, он не смог его проглотить. Эллис уронил сандвич в траву и, отвернувшись, выплюнул все, что откусил. Он снова откинулся на носилки, измученный и встревоженный. Теперь уже Эллис не сомневался, что болен, и с беспокойством смотрел на Грейс, желая убедиться, что ей понятна вся серьезность его положения.
Во взгляде девушки светился вопрос.
– Не обращайте внимания. – Он усмехнулся. – У меня лихорадка. Лучше воздерживаться от еды.
И он посмотрел в сторону маленького леса, пытаясь угадать, не бросит ли его Грейс на полдороге.
– Ну, ничего, – отозвалась она голосом, в котором звучала неуверенность. – Это естественное состояние при лихорадке. Не беда.
Пережевывая свой сандвич, она скользила взглядом по мягко очерченным холмам, тянувшимся до горизонта. Лицо ее сохраняло выражение такого невозмутимого спокойствия, что в Эллисе закипело раздражение.
Он легонько ударил ее по руке.
– Они пустятся в погоню за нами, – произнес он, когда девушка оглянулась.
– Еще есть время, – ответила она. – Мы двинемся, как только я отдохну. Никто сюда не придет раньше девяти. Так что два часа у нас в запасе…
– Вам легко говорить. – Эллис пытался подавить вспышку ярости. – В случае чего вы удерете, а я пришит к месту.
– Все обойдется. – Она говорила мягко, убедительно. – Мы найдем тайничок в лесу. Или устроим его. Я не собираюсь спасаться одна… – Она посмотрела ему в глаза. – Вы помогли мне… накормили. Самое малое, что я могу сделать, – это остаться возле вас, хоть вы и были не слишком любезны со мной.
– Ну ладно, идем! – резко бросил Эллис. – Вы уже отдохнули. Подъем!
Она послушно подобрала веревку и продолжила свой тяжкий труд, спотыкаясь, падая и задыхаясь. Даже на легком склоне носилки двигались еле-еле.
Но путь к лесу понемногу сокращался. Наконец они достигли затененной зоны первых деревьев. Грейс рухнула на землю, не в состоянии поднять голову. Легкие ее готовы были разорваться. Понимая, что она действительно выложилась до конца, Эллис не стал ее больше подгонять.
– Я заболел… – пробормотал он. – У меня горячка. Оставьте меня, уходите, выпутывайтесь сами… Думайте о своем спасении.
Он почувствовал на своем лбу свежее прикосновение маленькой крепкой руки.
– Мы погибли, если вы позовете врача, – добавил Эллис. – Усекли? Придется вам выкручиваться самой. А я, прежде чем меня возьмут, предпочту умереть.
– Вы не умрете.
Голос ее долетал откуда-то издалека, как из противоположного конца туннеля.
– Я не дам вам умереть!
Лицо Эллиса скривилось в злой усмешке, и он закрыл глаза.
Глава 7
«Выпутывайтесь сами», – сказал Эллис, и Грейс без колебаний приняла на себя ответственность за их будущее.
Что-то в характере этого человека заставляло подчиняться ему, производило на нее впечатление. Она знала, что он не похож на других. При всей своей грубости, своих капризах, вечно злом и недовольном лице, в этом жалком отрепье, он казался ей особенным. Властность отличала его от массы и выявляла в нем одного из тех, кто господствует в обществе, кто всегда вызывал у нее преклонение, смешанное со страхом. Его внезапное падение, нетерпимость к страданиям, его нынешнее положение пробуждали в ней сочувствие, – она считала, что обязана оставаться с ним, потому что была его должником: он помог ей, пришла пора его отблагодарить. Грейс понимала, что на ее месте он бы не испытывал ни малейшего сочувствия к ней. Ну и пусть! Никто и никогда не относился к ней хорошо, к этому сводился весь ее жизненный опыт.
В семнадцать лет ее мать, ведя разгульный образ жизни, забеременела. Она вышла замуж за Джорджа Кларка, на двадцать лет старше ее, который не был отцом ребенка. Зная об этом, Кларк не заботился о семье. Мать возненавидела Грейс и через десять лет бежала с букмекером. Гнев Кларка обрушился на ненавистного ребенка. Кое-как Грейс вела домашнее хозяйство и даже посещала школу, живя в постоянном страхе перед отцом, который часто бил ее.
С шестнадцати лет Грейс работала по соседству с домом машинисткой у владельца типографии. Хотя Кларк ее больше не бил, она все равно очень боялась его, он запрещал ей любые развлечения. В восемнадцатилетнем возрасте она зарабатывала два фунта в неделю на должности секретаря-стенографистки у эксперта-экономиста. С объявлением войны Грейс, не посоветовавшись с приемным отцом, записалась санитаркой в женский вспомогательный корпус королевских военно-воздушных сил.
Это заявление о независимости вопреки ожиданиям очень понравилось Кларку, горячему патриоту. Он внезапно проникся гордостью за свою дочь. И Грейс, лишенная в детстве отцовского внимания, забыла о прежних несчастьях.
К тому же он перенес тяжелый сердечный приступ, и врачи предупредили, что следующий может оказаться фатальным. Болея, он писал Грейс жалобные письма, умоляя вернуться, чтобы ухаживать за ним. Она получила отпуск на семь дней и нашла отца в постели, едва живого. Естественно, при нем ей пришлось выполнять обязанности санитарки, пока не истек ее отпуск. Продлить его отказались, и, уступая отцовским просьбам, она не вернулась в женский вспомогательный корпус королевских военно-воздушных сил. Полиция, явившись с обыском, не нашла девушку, потому что отец ее прятал, но такое положение удручало Грейс. Всякий раз, когда она умоляла Кларка отпустить ее, он в гневе угрожал избить ее, как в детстве.