Хотя почему бы и не ответить?
— Задавай свой вопрос, — разрешила она. — Попытаюсь ответить.
— Я не спрашиваю, почему ты не спалила этот мир. Не думаю, что тут причина в жалости. Такие, как ты, этому нерациональному чувству не подвержены. В общем, это твое дело, и оно меня не касается. Я хотел бы спросить другое…
Сын змеи замолчал.
— Ну, говори, — разрешила Лисандра.
Чувствовала она, какой именно вопрос сейчас прозвучит. Да и не так трудно это было угадать.
— Как ты смогла противостоять божественной воле, как ты смогла разорвать узы такой любви? Откуда у тебя для этого взялись силы?
Ну что можно было ответить?
Она и сама не знала. Или все-таки лукавила даже сама с собой, а на самом деле ведала, прекрасно ведала? Впрочем, это совсем другое дело, и посторонним о настоящих причинах вовсе не обязательно знать. Тут ей самой разобраться нужно. А сейчас… Да, сейчас надо что-то ответить сыну змеи. Он ждет.
— Клин клином, — сказала Лисандра. — Подобные вещи, как правило, вышибаются по принципу «клин-клином». Чем-то таким же сильным.
— Ты имеешь в виду…
— Ненависть. Есть человек, которого я ненавижу всем сердцем, и я не успокоюсь, пока до него не доберусь.
— Ах вот как…
— Я вовремя вспомнила о нем, о своей ненависти, и это мне помогло. Понимаешь, о чем я?
— Еще бы, — сказал сын змеи.
Он как-то разом вдруг обмяк, словно кончился завод находившейся где-то внутри у него пружины, заставлявшей его шевелиться, действовать, добиваться от нее правды. Теперь он эту правду, этот ответ получил, и можно было расслабиться. Можно было просто сидеть, ни о чем не думать и смотреть на то, как дэвы потрошат очередного возчика.
Лисандра ему позавидовала.
Для нее лично ничего еще не кончилось. Ей лично еще только предстояло разобраться с парочкой вопросов, и один из них был тот, от которого сын змеи отмахнулся с ходу. Почему она спасла этот мир? А второй… на второй он ответ получил, но соответствовал ли тот действительности?
Ладно, все надо расставить по порядку.
Почему она решила спасти этот мир? Чем он ей оказался так симпатичен, мир продажных чиновников, мир-вампир, мир-город? Почему она решила его пощадить? Конечно, не из жалости. Она на такое не способна.
А так ли? Да, так. Но тогда почему?
Она провела ладонью по скамье, на которой сидела, ощутив ее шероховатую, такую настоящую поверхность, потом окинула взглядом видневшиеся неподалеку дома там, где начинался город, и поняла, что привыкла к этому месту. Причем не только она сама, не только дэвы — охранники ворот, но и место, само место привыкло к ней, приняло ее в себя, каким-то неведомым образом привязало ее к себе.
Может быть, причина в этом? Она знала, что никуда от ворот не уйдет, будет раз за разом к ним возвращаться, а жить посреди выжженного пустыря, находить в нем пропитание будет трудно, точнее — невозможно. И ей тогда придется уйти в следующий мир, жить в нем, выбираясь сюда, к этой скамье, допустим, лишь раз в год, хорошо напитавшись и рискуя, страшно рискуя не дотянуть на обратном пути до мест, где есть барашки, или ослабеть настолько, что уже не будет сил охотиться…
Самая обычная скамья и возможность наблюдать за двумя хапугами — стражами порядка. Неужели этого достаточно, чтобы спасти целый мир?
Ах да, еще есть Хантер.
Хантер…
— Существует некая легенда, — сказал сын змеи. — Легенда о живом вампире.
Ну, вот и этот туда же. Где-то она нечто подобное уже слышала. Но стоит ли об этом говорить чешуйчатому?
— Вот как? — спросила Лисандра. — И эта легенда, как ты думаешь, в отличие от многих и многих других не является досужим враньем?
— Кто знает, — промолвил сын змеи. — Кстати, ты ее еще даже не выслушала.
— Говори.
— В ней говорится, что иногда, очень редко, но появляется вампир, который умер не до конца. Что-то в нем, какая-то крохотная частица осталась живой. И это означает, что у него есть путь назад. Понимаешь?
— Ну?
— Он труден, этот путь, почти невозможен, и ступивший на него пожалеет о том сотни раз. Но у него, у этого пути, есть одно большое достоинство, перекрывающее все недостатки.
— Он есть, этот путь?
— Верно. Понимаешь, к чему я тебе это рассказываю?
— Нет, не понимаю, — спокойно заявила Лисандра. — Да и зачем это? Какой вампир, пусть даже ему дадут шанс, променяет вечную жизнь на несколько десятков лет в бренном теле с неизбежным успокоением в могиле? Таких дураков не найдется.